Андрей Белый. Между мифом и судьбой

Мария Яковлевна, встретив меня перед домом и прогуливаясь со мною по дорожке, со странной усмешкой сказала: «Да, — разлагается личная жизнь».

Мне отдалось: «Ваша личная жизнь».

И душа рванулась в протесте: «Она точно издевается надо мною».

<…> я на всех парах уходил от нее; былого восторженного отношения не было и помину; и все более и более меня тянуло к Бауэру (МБ. С. 235), —

обиженно вспоминал он.

В этой сложной расстановке фигур и запутанной палитре чувств Михаил Бауэр стал для Белого спасительной альтернативой М. Я. Сиверс и ее сторонников:

Так <…> намечалась партия друзей лично меня, но не Аси, Наташи, Поццо (Бауэр, мадам Моргенштерн, Бергенгрюн[902]); и была партия Тургеневых «par excellence»; я чувствовал в ней Марию Яковлевну, которая, точно в ответ на мое некоторое разочарование в ней, ответила подчеркнутым покровительством (покровительством «в пику мне»), которое она оказывала Асе <…>. Я <…> все более отрезывался и от Марии Яковлевны и через Трапезникова все более прорезывался к атмосфере Бауэра, которая веяла мне в лицо и, так сказать, охраняла меня от страшных мистических гонений со стороны (МБ. С. 230).

В сложившейся ситуации писателя особенно согревало доброжелательное, уважительное отношение к себе. «Явную поддержку в тот вечер я испытал со стороны Бауэра и Моргенштерн; и он, и она были со мной очень нежны», — рассказывал Белый об одном из собраний, на котором, как подозревал писатель, его хотели уличить в аморальности и опозорить; и эта «поддержка» стала «причиной того», что он смог вынести «явно враждебные взгляды большинства наших членов <…>» (МБ. С. 215).

Однако и здесь без некоторой доли мистики не обошлось. Белому казалось, что в самые тяжелые моменты в его жизнь «просовывается лик Михаила Бауэра, который где-то <…> ждет к себе и издали тайно помогает» (МБ. С. 229). Вообще, слово «просовывается» наиболее точно обозначает представление Белого об участии Бауэра в его судьбе — не явном и на отдалении. Так, например, регулярно и откровенно обсуждая свои проблемы с Трапезниковым, Белый постоянно ощущал, что «за ним — Бауэр» (МБ. С. 255).

Именно в период личной катастрофы и краха мистических чаяний, с июля 1915-го, начинается действительно интенсивное общение и собеседование Белого с Бауэром. Это отчетливо видно по записям в «Ракурсе к дневнику» за 1915 год: «Месяц, неописуемый по напряжению, о котором здесь молчу. Сближение с Бауэром и frau Моргенштерн» (июль); «Имею основания думать: встреча с „кармой“ и „порогом“. Слежка. Начало периодических посещений Бауэра и Моргенштерн» (август); «Трудности с Наташей. Посещения Бауэра, Моргенштерн, Бергенгрюн» (декабрь) (РД. С. 423).

А также — по записям за 1916 год, вплоть до отъезда из Дорнаха в Россию: «<…> дважды посещение Бауэра» (январь), «<…> посещения Бауэра; дружба с Трапезниковым и с Бергенгрюн» (февраль), «То же: посещение Бауэра, Трапезник<ова> и т. д.» (март), «прогулки, беседы с Бауэром» (апрель), «Общение с Трапезниковым, Бауэром, <…> Бергенгрюн, Моргенштерн» (май), «Прощание с Бауэром, с Штейнером (долгое), со всеми друзьями и отъезд» (август) (РД. С. 426).

По этим записям нельзя понять, что обсуждал Белый при встречах с Бауэром: философские ли вопросы или личные… Думается, что открыто Белый Бауэру о своих проблемах с женой и ее сестрой не рассказывал. Однако был глубоко посвящен в детали семейной жизни Бугаевых-Тургеневых Т. Г. Трапезников, который с Бауэром и М. Моргенштерн дружил и даже квартировал в том же доме, что и они. Так что Бауэр через Трапезникова вполне мог быть в курсе любовной драмы Белого (если, конечно, его как эзотерика, мистика и гностика эти проблемы в их земной конкретике вообще волновали).