Андрей Белый. Между мифом и судьбой

Скорее всего, прямых указаний относительно того, как и с кем вести себя, Бауэр Белому — в отличие, например, от Трапезникова — тоже не давал. Но Белый ставил ему в заслугу то, что он укреплял веру в Штейнера и антропософию, смягчая, видимо, таким образом «протест» против М. Я. Сиверс и ее «партии»[903]. Белый также подчеркивал, что Бауэр в «15‐м году» потрясал его «мудростью и глубиною» (ВШ. С. 383). Эти «мудрость и глубина» могли быть продемонстрированы Бауэром именно при обсуждении животрепещущих и судьбоносных для Белого вопросов.

Как бы то ни было, уехал Белый из Дорнаха с чувством глубокой благодарности к Бауэру, которую сохранил до конца жизни. «Если бы не внимание ко мне Штейнера, Бауэра, жены Моргенштерна <…>, то мне нечем было бы помянуть четыре года сидения в недрах западного Общества в смысле идейно-морального общения»[904], — вспоминал он впоследствии.

Очевидно, что и Бауэр относился к Белому с уважением. В подготовленной им биографии Христиана Моргенштерна был дан перевод отрывка из стихотворения Белого, Моргенштерну посвященного[905], а сам он назван «гениальным молодым русским поэтом»[906]. Да и встреча «гениального молодого русского поэта» с умирающим Моргенштерном, состоявшаяся в конце 1913‐го — начале 1914 года, была представлена в книге Бауэра самым лестным для Белого образом:

В Лейпциге состоялась его короткая трогательная встреча с гениальным молодым русским поэтом Андреем Белым (Борисом Бугаевым): они молча обменялись крепким рукопожатием. В глазах обоих светилось внутреннее душевное тепло человеческого братства; и все же они не обменялись ни словом. У одного не было силы сделать слышимым свой голос; другому, младшему, восприимчивая душа которого насилу преодолевала охватившее ее глубокое умиление, от волнения не хватало немецких слов. И тем не менее это была одна из выразительнейших встреч двух людей[907].

К сожалению, Белый вряд ли знал об этом, так как вряд ли ему в руки успело попасть первое издание 1933 года.

Из высказываний Бауэра, обращенных непосредственно к Белому, до нас дошло лишь одно, да и то — в позднем пересказе К. Н. Бугаевой: «А ведь Бауэр когда-то сказал Б. Н. в самую трудную для него минуту: „Молитесь Божией матери…“»[908]

Так как «самых трудных минут» у Белого в Дорнахе было много, то трудно и датировать слова Бауэра. Этот вполне общий и беспроигрышный совет мог быть дан, например, в августе 1915-го, когда кризис в отношениях с Асей и Наташей вошел в самую острую фазу, или год спустя, в августе 1916-го, при их последней встрече, прощальной, как напутствие перед отъездом в Россию… Впрочем, если предположить, что «сказано» могло быть не только устно, но и письменно, то совет мог быть дан и в 1921 году, о чем — ниже.

* * *

Второй эпизод в истории отношений Белого и Бауэра относится к концу 1921-го. Белый в то время жил в Берлине (в Германию он приехал 18 ноября 1921 года; уехал из Берлина в Россию 23 октября 1923 года). Бауэр же, напомним, с 1919‐го жил вместе с ухаживавшей за ним Маргаретой Моргенштерн в ее доме в баварском городке Брейтбрунне-на-Аммерзее.

В декабре 1921-го, как и ранее, летом 1915-го, «лик Михаила Бауэра», выражаясь языком Белого, вновь «просунулся» в его жизнь, причем именно тогда, когда писатель опять больше всего нуждался в поддержке. В Берлин, как известно, Белый рвался для того, чтобы воссоединиться с любимой Асей. Однако вместо радостного воссоединения его ждали ссоры, завершившиеся весной 1922‐го окончательным разрывом отношений. Белый страдал и, чтобы отвлечься от душевных мук, пьянствовал и танцевал дни и ночи напролет в берлинских кафе. Как и в Дорнахе, личная драма сопровождалась у Белого претензиями к западным антропософам и к антропософии, служение которой Ася предпочла супружеской жизни. У западных антропософов (в том числе у М. Я. Сиверс) также были претензии к Белому, питавшиеся слухами о том, что он пишет антиштейнеровский роман «Доктор Доннер».

Ситуация 1921–1922 годов со всей очевидностью повторяла ситуацию 1915–1916 годов (Андрей Белый → конфликт с Асей Тургеневой → конфликт с антропософами), но в еще более драматичном варианте.

Именно в это время Бауэр, узнавший, видимо, что Белый недавно появился в Берлине, а возможно, и о том, что у Белого — большие проблемы в личной жизни и в отношениях с Антропософским обществом, написал ему письмо.