Андрей Белый и Эмилий Метнер. Переписка. 1902–1915

Но Вы скажете: почему же Вы склонны сливать символизм с оккультизмом? На это просто ответить: не изм с измом сливаю я, а утверждаю, что факты переживаний оккультных и эстетических настолько встречались в моем творчестве искони, что самая форма «симфоний» была лишь попыткою найти форму для этой фактической встречи… Примеры: помните мое описание пирамид и Сфинкса (на лекции)[3529]; Вам оно понравилось; оно столь же искусство, сколь протокольная запись того, что испытываешь после первого месяца добросовестной работы Доктору. Так что, если я не художник, тогда напрасно «Сирин» хочет издавать мои не чисто художественные произведения («Голубя», «стихи», «симфонии»); а если «Сирин» находит, что упомянутые произведения суть художественные, то… пусть издает, но –: очень жаль, что «Сирину» не ясно, что в тот день, когда то, что порождает во мне стихи или «худ<ожественную> прозу», я осознаю, как момент чистого эстетизма в своей душе, я перестану и вовсе быть художником. Так что, или я до встречи со Штейнером был «антропософом», и ни то, ни другое…

Когда же я говорю, в какой мере имагинация относится к инспирации[3530]; инспирация к символике, символизму, то это теоретические вопросы о «измах»; и если мне допускалось писать об разных «измах», «вундтизме»[3531], «нео-фихтеанизме», «психологизме» в отношении к символизму, то почему же уяснение символизма к имагинатив-изму (вот так слово!) и инспиративизму есть ересь. В не штейнеристских кругах борются за свободу выявления личности; почему же дух подлинной свободы отсутствует там? Здесь у Доктора я не только не скрываю свой символизм, я даже не стараюсь подчеркнуть, что я символист, до такой степени было бы смешно отстаивать около Доктора свое, ибо присутствие своего, творческого, индивидуального есть высшая радость Доктора: как он силится вдохнуть дух самостоятельности во всем. (Я мог бы написать статью по поводу всего того, что Доктор говорил о символизме; например: на одной лекции «символизм» под рубрикой «внутреннего чувства» доктор приветствовал, как рудимент культуры «manas’a»[3532] (культуры грядущего) в нашу эпоху Bewustseinseele[3533]; Доктор долго говорил о том, что такое «голубые звуки», «цветной слух»; что было бы это с точки зрения философии Самкьи[3534]; и что означает рост этого в наши дни: Эллис после этой лекции говорил справедливо, что Рембо, Верлэн в своем «новом» просто какие-то академисты, а что Доктор «папа декадентов 6-го Zeitraum’a[3535]». И опять-таки: то, что я таскаю к Доктору, конечно, не показал бы Рачинскому, ибо он бы меня совершенно изничтожил, сказал бы: «безумие». А вот сухой Доктор Штейнер иначе. Ему скажешь самое дерзновеннейшее. Он и глазом не моргнет, улыбнется да и ответит так, что рот откроется от изумления).

Вот этого духа свободы я не вижу почти нигде. Успокойте «Сирина» относительно моего «штейнеризма»: «штейнеризм» окрыляет меня вернуться к статьям à la «Маски», «Окно в будущее»[3536], столь любезным для «Скорпиона» и столь шокировавшим представителей «-измов». Боюсь, как бы представитель какого-либо из «-измов», доктор Лейпцигского Университета[3537], не стал бы прибирать в ежевые рукавицы «вунд<т>изма» или «кантианизма» (почем я знаю) мою лирику, как прибирают в ежевые рукавицы школьной схоластики молодые поборники «целокупности и алогичности» творчества – Ф. А. Степпун и К°.

–