Андрей Белый и Эмилий Метнер. Переписка. 1902–1915

Не думайте, что это письмо – «нервы». С «нервами» обстоит дело прекрасно; с июля месяца я все полнею и в физ<ическом> смысле самочувствие превосходное; а «сдирающие кожу медитации»[3510] лежат глубже, за «нервами», в чисто реальных, а не «нервных» опасностях, усилиях, достижениях; вообще, завзятые оккультисты вопреки всем потрясениям здоровее и крепче здоровых, нормальных людей. Терещенко прав, что нашел меня бодрым; я вообще очень крепок и бодр (не правда ли, в письмах этого не видно – но мое несчастие, что письма мои, стиль моих писем всегда и был, и есть «вопиющий»; вопиял я в письмах всегда); и потому-то мое утверждение о невозможности работать в атмосфере вечных литературных и денежных инцидентов, желание выйти из «литературы» для серьезного творчества – все это не настроение минуты, а холодное, объективное и очень реальное утверждение.

Я готов и могу собой опрокинуть ходячую мысль, будто искусство и оккультизм несовместимы; только я могу это доказать в известных условиях.

Литература и приискивание ежедневного заработка до известной степени совместимы; литература и оккультизм совместимы; оккультизм и бедствование – даже очень хорошая и полезная школа.

Оккультизм, тревога о хлебе насущном и масса литерат<урной> работы – несовместимы.

До Рождества же я совмещал: 1) учение личное, 2) огромные тетради личной работы Доктору, 3) огромная переписка, 4) многочисленные «сдирающие кожу медитации», 5) неприятности между нами, 6) забота о будущем, 7) порциями работа над романом. И пережитые месяцы «сентябрь – октябрь» стали для меня чем-то столь красноречиво ясным, что в декабре, еще не зная о «Сирине», я написал сначала Ахрамовичу[3511], а потом Вам: «Лучше сесть сложа руки и покорно ожидать[3512] своей внешней судьбы, чем это верчение „белки в колесе“…»

В итоге я сознал: добывание каждый месяц куска хлеба на месяц + литература + ученичество: несовместимы. Будет отсутствовать либо хлеб насущный, либо литература, либо оккультизм. До сих пор волей судьбы доставалось литературе (между тем руки чесались писать → кстати: ведь по «Арабескам»[3513] не видно же, что оккультизм убивает бойкость и легкость пера?). Я и сказал себе: впредь пусть достается «хлебу насущному», ибо и от литературы, и от Доктора – нет, дудки!.. Об этом просто я в декабре и сказал. Тогда сказал в темпе «нервном»; сейчас я лишь хочу повторить это, милый друг, чтобы Вам было ясно, что синица в руки мне важнее журавля[3514] и чтобы, если «Сирин» будет отказывать в некоторых пунктах, то, быть может, можно ему уступить при условии, что к 1-ому марту он пришлет мне 333 р. 33 к.

Милый друг, в заключение этой деловой части позвольте Вас обнять и расцеловать за огромную, огромную, огромную услугу, за хлопоты, отношение ко мне, – за все, все. Верите ли, что я, когда думаю обо всем, что Вы сделали для меня чисто житейского, человеческого, – я прихожу в волнение. Мне даже трудно писать об этом Вашем отношении ко мне (трудно писать о том, что слишком в сердце), трудно касаться этого…

–