Аметистовый кошмар

– Дорогие друзья, а вот и он. Тот человек, который нашёл время на почтение памяти нашего любимого епископа Эниадона. Тот человек, который знал его, не как первого священнослужителя Эйденгарда в Нассе, а как простого человека, в беседе с которым, он именовал его не иначе как Миллай. Друг и соратник, помощник и советчик, духовный сын своего приближенного к Богу отца. Лорд-регент, главнокомандующий, изгнавший суффанскую саранчу и тот, благодаря кому мы можем спать спокойно, не ведая ужасов войны и иных бедствий. Герцог прекрасной, но в то же время, жестокой земли, порождающей, таких же великих и жёстких лидеров как он, герцог Поэльский – Сиар!

Т’Эр Поэль не был особо любил пафосных речей, а потому поскорее избавился от хватки глашатая и поклонился, получив в ответ пару свистков и жидких аплодисментов, как среди толпы, так и седи гостей на помосте. Сиар обернулся к одному из стражников, чтобы тот позвал кого-либо из жрецов Эйденгарда и тот мигом испарился. Прочистив горло, Сиар медленно направился через помост к погребальному костру и, взобравшись на этот постамент, стал, как будто бы возвышаться над толпой. На него смотрели безразличные лица, полные грусти и печали. Они понимали, что сейчас сгорит целая эпоха. Эпоха, которая заботилась о них – о простых людях. Умер тот, кто кормил безработных, тот, кто строил сиротские дома, тот, кто обучал безграмотных письму и чтению, тот, кто настаивал на том, что медицинская помощь нужна каждому. И ни люди, ни Сиар, точно не могли сказать, будет ли всё это продолжено или сгорит вечным пламенем вместе с епископом.

Спустя пару мгновений возле т’Эр Поэля оказался одетый в оранжевую рясу юный жрец, передавший ему погребальный огонь в виде особого, золотого факела. Сиар молча кивнул ему в знак благодарности и юноша удалился. После этого, т’Эр Поэль вознёс огонь над своей головой, что должно было придать ему более драматичный вид и, вобрав побольше воздуха в легкие, герцог заговорил:

– Приветствую каждого из Вас, дорогие друзья! – Сиар поклонился сначала королю, а после толпе. – Сегодня мы проводили солнце, ставшее последним для этого замечательного и доброго человека. Сердце епископа Эниадона всегда принадлежало всем и каждому, но не самому себе. Он всегда боролся и сражался за простой народ несмотря на то, что принадлежал к великому и древнему монгеянскому роду т’Эр Аннай. Я сегодня потерял не просто хорошего человека, но и друга. Оттого я и печалюсь вместе с вами, потому что он был общим другом и для всех нас. Его смерть – начало поистине темных времён. Нет, не потому что нас ждут бедствия и катастрофы, а потому, что погасло одно большое огненное сердце, согревавшее всех нас. – Сиар занёс факел и бросил его на специально подготовленные ветви и огонь мигом обвеял всю конструкцию погребального костра, да так сильно и ярко, что у т’Эр Поэля полились слезы, а люди, стоящие под пьедесталом, резко отступили от испуга. – Да поскорее он соединится с Эйденгардом! Прощай, друг. – Добавил герцог шёпотом.

Сиар оглядел толпу, некоторые из людей зарыдали, другие помрачнели, третьи просто опустили головы. Герцог начал медленно пятится и оказался на помосте, с которого, резко, словно птицы, поднялись гости. Каждый из них начал вставать, а королевские гвардейцы создали безопасный коридор до ворот в собор. Сначала проехала коляска с королём, управляемая Алией, следом пошёл её сын и остальные гости. Т’Эр Поэль же смотрел как полыхает погребальный костер, пока сзади до него кто-то не дотронулся. Обернувшись, Сиар увидел перед собой невысокого и тощего канцлера Флария Ганимедия. Это был жалкий и тщеславный человек, который добился столь высокого поста канцлера благодаря интригам и уловкам своего отца, некогда советника отца короля Ксеона, Илиана II. Фларий был немногим старше Сиара, однако похвастаться изрядным боевым опытом не мог, что, впрочем, не мешало ему носить походные доспехи королевского гвардейца, да ещё и покрытых вместо бронзового напыления золотым. Курносый нос и глубокие серые глаза делали его похожим на крысу.

– Блестящая речь, – печально улыбнулся Фларий, пожимая своей костлявой рукой с аметистовым перстнем ладонь Сиара. – Действительно, потеря Эниадона откроет начало темного века. Как жаль, что такие замечательные люди покидают этот мир. Как жаль, что земля всё ещё продолжает носить на себе целую плеяду подонков и лжецов, избавляясь от праведников.

– Как я думаю, – ответил Сиар, вырываясь из железных клещей Ганимедия. – Праведников в этом мире как раз-таки большинство, только они, в силу своей праведности, никогда не смогут стать правителями, ибо, это удел как раз-таки подонков и лжецов.

Фларий кивнул головой и с кислой миной продолжил:

– Знаете, теперь я боюсь жить в этом мире. Порой мне кажется, что подобная хворь, охватившая епископа, без труда может, охватит и кого-либо другого, – Ганимедий слегка ухмыльнулся. – Кто знает, может быть ею может заболеть и какой-либо член Регентного Совета.

– Хм, – задумался Сиар, – и кто же, по-вашему, может ею заболеть?

Фларий пожал плечами.