Али-баба и тридцать девять плюс один разбойников

Али-баба ошибся. Касыму было ровным счетом начхать на покой соседей, равно как и на проблемы ночных тварей. Одна песня сменяла другую, струны дутара надрывно звенели, того и гляди, готовые лопнуть. Поистине, фольклорные познания Касыма оказались безграничны, неисчерпаемы и внушали Али-бабе благоговейный трепет. Ворочаясь на курпачах и закрывая уши то подушкой, то руками, Али-баба тихонько стонал, не в силах заснуть.

Но все когда-нибудь заканчивается. Закончилось и сольное выступление Касыма. Даже не закончилось, а резко оборвалось на полувздохе, полудзыне. Сосед Али-бабы — Ибрагим, первым не вытерпев пения Касыма, похожего на завывание любвеобильного, одуревшего без ласк кота, сбросил через забор тяжеленный горшок, полный испражнений, барду-самоучке прямо на голову.

— Эк! — только и произнес удивленно Касым, выпуская из ослабевших пальцев дутар. Глаза его сошлись на переносице и закрылись. Дутар, звякнув в последний раз, сполз по круглому пузу Касыма на землю и затих. Наступила долгожданная тишина.

Али-баба осторожно выглянул на улицу.

Под самым окном, прислонившись спиной к стене дома и повесив голову на грудь, спал Касым, распространяя вокруг себя отвратительный запах нечистот.

— Да, брат, тяжела участь творческого человека, — покачал головой Али-баба, закрыл окно, чтобы невыносимая вонь не проникала в комнату, и вернулся на свое ложе, где мгновенно уснул, лишь голова его коснулась подушки.

Касым пришел в себя лишь глубокой ночью.

— О, моя бедная голова! — пробормотал он, осторожно ощупывая пальцами знатную шишку на макушке. С трудом поднявшись на ноги и прихватив дутар за гриф, он поплелся вдоль стены дома. Дойдя до дверей половины дома Али-бабы, Касым нащупал ручку и ввалился внутрь. Темнота стояла хоть глаз выколи, но Касым, на ощупь добравшись до комнаты, в которой сном праведника, улыбаясь чему-то во сне, спал Али-баба, склонился над братом, тяжело и гневно дыша.

Али-баба сам не понял, отчего проснулся. То ли ему почудилось чужое присутствие в доме, то ли причиной тому была нестерпимая вонь, забивающая нос и рот, не позволяя Али-бабе нормально дышать — так или иначе, а Али-баба вскочил с постели и испуганно вжался в угол. Кошмарное страшилище пристально смотрело на него из темноты: огромная круглая рожа с оскаленной пастью и белыми белками глаз не отпускала его, приковывая к месту цепким взглядом.

— Зачем ты это сделал? — спросила вдруг рожа, и у Али-бабы моментально отлегло от сердца. Скованность сменилась слабостью во всем теле, и Али-баба буквально стек по стенке на ложе.

— Фу-у, Касым! Зачем так пугать! — зажав нос, прогундосил Али-баба.

— Я спрашиваю, зачем ты это сделал, проклятый разбойник?

— Сделал что?

— Зачем ты облил меня этими помоями и еще огрел по голове?

— Ах, это! С этим вопросом тебе лучше обратиться к нашему соседу Ибрагиму. Ему, похоже, не очень понравился твой голос, но если ты не хочешь, чтобы тебе на голову одели еще и второй горшок, то я бы на твоем месте отправился наконец спать. И еще было бы неплохо, если бы ты перед этим вымылся. От тебя, знаешь ли, невыносимо пахнет чем-то странным.

— Ты еще и издеваешься надо мной? — Касым в сердцах хватил дутаром об пол. Тот заунывно и робко дзынькнул.

— Знаешь, если тебе совсем не хочется спать, то ты можешь пойти поразвлечь свою обожаемую Айгуль чудной игрой на этом прекрасном инструменте — я уверен, она оценит ее по достоинству. А теперь прошу, оставь меня в покое! Мне совсем не помешает выспаться. Дверь, я надеюсь, ты найдешь сам, — Али-баба вновь удобно устроился на своей постели, отвернулся к стене и закрыл глаза.

— Не-ет, так легко ты от меня не отделаешься! Я сейчас… Я сейчас подожгу дом, вот!

— Удачи тебе, только прошу, не шуми сильно и не обожгись.

— А…

— Спокойно ночи, брат Касым! — Али-баба зевнул и мгновенно провалился в сон.

Ему показалось, что не успел он закрыть глаза, как его вновь поднял с кровати непонятный шум. Али-баба вскочил с постели и прислушался. С улицы доносились топот множества ног, крики людей и детский плач, а в неплотно притворенное окно проникал запах гари. Али-баба, сразу смекнув в чем дело, выскочил на улицу.

У правой половины дома, в которой проживала семья Касыма, творилось нечто невообразимое: по двору металась, словно обезумевшая, Айгуль; за ней гурьбой бегали дети, ища спасения от огня, занявшегося на крыше дома. Набежавшие соседи ведрами черпали воду из неглубокого колодца во дворе и выплескивали ее на крышу, пытаясь залить разгорающийся пожар, грозящий перекинуться на соседние дома, а посреди всей этой кутерьмы весело отплясывал Касым.

— Гори, гори ясно, чтобы не погасло! — выкрикивал он, радуясь огню, словно расшалившийся ребенок. — Вот тебе, Али-баба! Получай!

— Али-баба! — Айгуль, заметив деверя, кинулась к нему. — Молю тебя, успокой своего брата! Он, кажется, сошел с ума.

— Правда? А не ты ли ему в этом помогла, добрая женщина?

— Али-баба, да дай ты ему, что он хочет, — вцепилась в сына старушка и принялась его трясти за локоть. — Он же совсем ополоумел от зависти.