Али-баба и тридцать девять плюс один разбойников

— Ой, держите меня! — надрывался от смеха дух пещеры. — Ох, не могу! Это цирк!..

— Это добром не кончится, — обреченно покачал головой Махсум, пряча непривычно бородатое лицо в ладони.

— По кувшинам! — скомандовал новоявленный мавр, но никто из разбойников не двинулся, подозрительно приглядываясь к незнакомому черному нахалу, решившему покомандовать ими, хотя его голос разбойникам и казался довольно знакомым. — Вы что, олухи, плети захотели? По кувшинам, я сказал!

— А ты кто такой? — подбоченился Саид. — Пришел тут, раскомандовался. Шеф, это что за хмырь?

— Кто я? Да вы что, сдурели? Быстро по кувшинам! — мавр потянулся за плеткой.

— Нет, шеф, правда, кто это? — спросил любопытный Азиз.

— А фиг его знает, — с серьезным лицом отозвался Махсум со своего «трона».

— Вы что, шеф! — округлил глаза мавр, изрядно перетрусив. — Кончайте так шутить.

— Ого, он даже знает, как вас зовут! — прицокнул языком Азиз.

— Это чей-то соглядатай! — вслух подумал Саид.

— Соглядатай… лазутчик… шпион… — пронеслось по рядам разбойников.

— Да вы чего, мужики? Шеф, скажите же им! — мавр начал отступать к выходу из пещеры.

— Держи его, гада! — взорвалась толпа разбойников. — Лови!

— Ай! — подпрыгнул мавр и бросился наутек, но толпа разбойников быстро настигла его и, скрутив, потащила обратно в пещеру.

— Пустите, пустите же меня! Что вы творите, идиоты? — извивался в их руках мавр.

— В горшок его, в горшок! — крикнул кто-то из разбойников, и все разом загомонили: — Горшок, горшок! Давай в горшок!

Упирающегося мавра подтащили к горшку и сунули в него вниз головой.

— Помогите! — гудело из горшка. Торчащие из широкого горла ноги беспорядочно болтались в воздухе. — Вытащите меня отсюда! Шеф, да что же это делается?

— А давайте его со скалы сбросим, вместе с горшком, а? — предложил находчивый Шавкат.

— Бу-га-га! — надрывался дух. — Вот умора! «Мавр сделал свое дело, мавр может уйти»[10].

— Ха-ха-ха, — вторил ему, держась за живот, Махсум.

— Я тебе сброшу, идиот писклявый! Я тебе сброшу! — прогудело из горшка, и ноги задвигались быстрее, будто сидящий в горшке мавр пытался сбежать. Вместе с горшком. — Всем бошки посношу, только выберусь отсюда.

— Ахмед? — подозрительно покосился на горшок Азиз. — Это ты?

— Я, болван, а то кто ж?

Злого и крайне надутого Ахмеда извлекли из горшка и аккуратно опустили на пол, затем предупредительно отодвинулись от него на безопасное расстояние.

— Вай, Ахмед! — сказал Шавкат. — Зачем ты выкрасился в черный цвет?

— Так надо, болван! В горшки, все в горшки! — Ахмед вскочил и, щедро раздавая пинки направо и налево, принялся загонять разбойников по горшкам. Те не сопротивлялись, чувствуя свою вину. К тому же Ахмед в ярости крайне несдержан в проявлении эмоций и мог запросто зарубить кого-нибудь.

— Ох, я больше не могу! Ха-ха! — гремел голос духа Сим-сим, отдаваясь гулким эхо в ушах прятавшихся в кувшинах разбойников.

— А вы, шеф, вы! — подбежал Ахмед к Махсуму. — Зачем вы это сделали?

— Успокойся, Ахмед, — утирая слезы, с трудом проговорил Махсум. — Зато теперь мы наверняка знаем, что тебя никто не узнает…

Поздним вечером, когда стражники уже собирались закрыть ворота города, на горизонте на фоне заходящего солнца вдруг показался караван. Двадцать коней, нагруженных кувшинами и мешками, спешили укрыться за стенами гостеприимного города. Стражники ждали. Им торопиться было некуда. А сборщик налогов радостно потирал руки.

Ждать пришлось недолго. Караван спешил; уставшие животные, чуя приближение долгожданного отдыха и обязательной кормежки, шли сами — не было никакой нужды их подгонять. И вот первые двое коней ступили на городскую землю. На них ехали важный одноглазый купец и его черный слуга. За ними в ворота города втянулся остальной караван. Тяжелые ворота со скрипом и грохотом закрылись. Одноглазый караванщик спешился, сладко потянувшись. К нему уже спешил радостный сборщик налогов.

— Салам алейкум, почтеннейший…

— Хасан. Так меня зовут, — одноглазый бородач изволил заметить обиралу и повернуть к нему голову. — Салам, салам. Думал, не успеем, и придется заночевать у стен города.

— Зря беспокоились, почтеннейший Хасан. Двери нашего города всегда гостеприимно открыты для всех страждущих, но все имеет свою цену.

— Ты прав. Назови свою цену, э-э…

— Ваш покорный слуга Маруф, — почтительно склонился сборщик налогов.

— Назови свою цену, слуга Маруф, — произнес Хасан, широко зевнув при этом. Маруф недоуменно моргнул, пытаясь сообразить, оскорбили его или у этого караванщика просто такая манера общения. Он долго смотрел в непроницаемое лицо караванщика, жуя губами, потом все-таки решил не связываться с заносчивым купцом, ведь неизвестно еще кто он и каковы его покровители.

— Да, — сказал Маруф собственным мыслям. — Значит, так, — он вытащил из-за пазухи внушительный свиток и развернул его. — Начнем с того, что доблестной страже пришлось задержать закрытие ворот на… — Маруф обернулся к высокому постаменту, на котором были установлены огромные песочные часы, и что-то прикинул, — на сто песчинок, а это будет два динара.

— Крохобор! — тихо произнес Хасан.