АКОНИТ 2019. Цикл 2, Оборот 2

Я увернулся от шершавых ладоней матери и направился в сени. Там я отворил парадную дверь и взял за руку то, что ждало меня на крыльце, — отныне оно было моими отцом и матерью, моей семьёй. Я закрыл глаза, ощутив дыхание ночного ветра вперемешку с ароматом молодых сосенок. Я слышал, как женщина, некогда звавшаяся мне матерью, поднимается по скрипучим ступеням на чердак, и знал, что в руке у неё старый солдатский ремень. Мне было прекрасно известно, что она собирается делать. И мне было всё равно.

Я шагнул в ночь и, не оборачиваясь, по-прежнему с закрытыми глазами, побежал в сторону леса.

* * *

Это было странное, одновременно пугающее и завораживающее сновидение, в котором реальное цепко переплелось с нереальным, так, что сделалось невозможным отделить одно от другого. Я запомнил всё в мельчайших деталях, тщательно обдумал, а потом бережно перенёс на бумагу — как я всегда и поступаю. В результате то оказалась ещё одна «история мёртвой земли», вынырнувшая ко мне из глубин мрака; этакий прекрасный бутон, развернувшийся ослепительно ярким цветком кошмара.

Но было ли это вымыслом?

Я открываю дверь на чердак и гляжу на то, что находится в дальнем углу возле чулана, подвешенное на старом солдатском ремне…

* * *

Ты начнёшь ёрзать и оглядываться по сторонам, когда мы окажемся в какой-то беспросветной глуши и будем забираться всё глубже и глубже, пока наконец не остановимся у заброшенного бревенчатого дома с двускатной, пестрящей дырами крышей. Я заглушу двигатель, улыбнусь тебе и попрошу следовать за мной. Ты будешь вся на нервах, но согласишься, решив отложить выяснение отношений до возвращения в город.

Наивная.

Я проведу тебя внутрь дома, включу заранее прихваченный фонарь и покажу на прогнившую лестницу в дальнем конце коридора; лестницу, уводящую на чердак. Ты пожалуешься на то. что здесь очень сыро и невыносимо воняет какой-то гадостью. «Словно испарения на болоте», — поморщившись, скажешь ты. Нежно, но крепко я сожму твою ладонь и попрошу немного потерпеть — скоро всё закончится. Ты в который раз спросишь меня, что мы забыли в этом жутком месте, и я отвечу, что когда-то давным-давно я здесь жил. Потом мои родители умерли, я переехал, а дом опустел. Ты понимающе кивнёшь, а я добавлю, что мне необходимо было совершить это путешествие, дабы примириться со своим прошлым и с тем, кто я есть. Для тебя эти слова станут новой загадкой, но я заверю, что все разгадки находятся на чердаке — нужно только подняться, а там ты сама всё увидишь.

Мы пройдём по коридору, осторожно переступая через дыры в полу и стараясь не заглядывать в комнаты, полные густой темноты. Мы поднимемся по заросшей мхом лестнице и шагнём на чердак. «Смотри», — прикажу я, направив луч фонаря в дальний угол, чтобы ты увидела, что там лежит. И пока ты будешь рассматривать это, я поведаю тебе свою историю. Мне не потребуется рассказывать тебе, что это я убил своего отца, воткнув ему нож в сердце, как и не потребуется описывать ужас матери, когда она проснулась и обнаружила, что я натворил. Мне неведомо, каким именно образом, но ты обо всём догадаешься сама — ты у меня сообразительная.

И последнее, что я скажу тебе, будет:

— Они утверждали, что в этот мир нас явилось двое. Но правда состоит в том, что я всегда был один. Только я и больше никого.

ПО ТУ СТОРОНУ СНА ♦

ЭРИХ ФОН НЕФФ МИСТЕР ОБЖОРА

ERICH VON NEFF

MR. СОЕ

1960

Мистер Обжора, помнится, был толстый, очень толстый. Он был огненно-рыжий, с довольно странной улыбкой. Пухлые, ярко-красные губы, крупный рот. А волосы у него завивались кудряшками.

Мистер Обжора предпочитал носить штаны на подтяжках. Подтяжки у него были всяких разных цветов, кроме красного. Его обширный зад едва помещался в штаны, так что ткань едва не лопалась по шву. Также мистер Обжора носил клетчатые рубашки, причём никогда не застёгивал воротник. Пиджаки всегда были тёмно-зелёные.

И, непременно, теннисные туфли.

Мистер Обжора жил в большом многоквартирном доме из красного кирпича. Его квартира располагалась на верхнем этаже. Стены всех комнат в его квартире были жёлтые, за исключением ванной. Она была оранжевой. В гостиной стоял красный диван. А возле дивана — магнитофон. У мистера Обжоры было полно музыкальных записей с трубачами. Трубачи, только трубачи, ничего кроме трубачей.

Из постели мистер Обжора поднимался поздно днём. Он никогда никуда не спешил. Спал он нагишом, так что, проснувшись, он видел свою бледную белую кожу, усыпанную веснушками. Поднявшись, мистер Обжора первым делом надевал теннисные туфли. Затем включал магнитофонную запись с каким-нибудь трубачом.

На завтрак у мистера Обжоры была яичница-глазунья из четырёх яиц, слабо прожаренный бифштекс, сочащийся кровью, и ананасовый сок. Позавтракав, мистер Обжора надевал клетчатую рубашку, тёмно-зелёный костюм, подтяжки. И шёл гулять, засунув руки в карманы.