Я шагаю к дому, не без удовольствия слушая, как влажная трава шуршит под ногами, но у самого крыльца меня останавливает угрюмое рычание. Я поворачиваюсь и смотрю на расположенную невдалеке собачью конуру, единственную уцелевшую, из которой на меня устремлены два желтоватых, сияющих призрачным светом глаза. Жуткая, смердящая гнилью, тень неуклюже выбирается из будки и настороженно приближается ко мне. Я вижу клыки, но не различаю пара от дыхания. Нет, мне не страшно. Я прекрасно помню свой сон и знаю правила игры. Тень делает неуверенный шаг в мою сторону, не сводя с меня полыхающих яростью глаз. Я делаю шаг навстречу…
Хлопает ставня на ветру, и всё исчезает, расползаясь на части, словно жуткое видение перед самым рассветом. Никого больше нет. Даже конуры не осталось, лишь сырая трава и рваные клочья тумана…
Тогда я поднимаюсь по сгнившим ступеням крыльца, отворяю разбухшую дверь и вхожу в дом. Пол во многих местах проваливался и из дыр несёт стоялой водой. А вдоль покосившихся стен обильно разрослась чёрная плесень. В дальнем же конце коридора серебром переливается тьма. Я миную сени и кухню, прохожу мимо комнат и упираюсь в лестницу, ведущую на чердак.
И всё это время дождь мочит мои волосы и одежду…
Когда мы окажемся за чертой города, ты, скорее всего, начнёшь нервничать. Ты украдкой глянешь на меня, раздумывая над тем, позволить ли мне отыграть выбранную роль до конца либо же сиюминутно завалить меня вопросами и упрёками. Я увижу твоё замешательство, мягко улыбнусь и постараюсь тебя успокоить. Если ты в очередной раз поинтересуешься, куда мы все-таки едем, я скажу, что недалеко. А может, даже попробую намекнуть — процитирую что-нибудь. Например, из Гарсиа Лорки:
Поверь, смысла здесь больше, чем кажется на первый взгляд. Впрочем, я догадываюсь, что тебя вряд ли удовлетворят такие ответы. Прости, большего я пока дать не могу. Всему своё время… Хотя, если ты станешь настаивать, то я, конечно же, сдамся и напомню тебе о том семинаре, куда меня приглашали год назад. Ты, естественно, кивнёшь, ведь именно там мы и познакомились. В компании бутылки вина мы шептались о всякой чепухе, за окном подвывал ветер, а я всё не мог налюбоваться твоими цвета осенних листьев глазами. Помнишь? Конечно помнишь, ведь мы обсуждали это уже не раз. Единственное, о чем я всегда умалчивал, так это о странном сне, что приснился мне той ночью… Увы, ты не мистик и не фаталист — тебя мало заботят сновидения с их символичностью, но куда больше волнует реальность. Поэтому на краткий пересказ моего сна ты лишь пожмёшь плечами. «Было и было, чего уж там, — скажешь ты. — Всём порой чушь всякая снится». Так ты станешь рассуждать. Наверное… А может, и нет. Не знаю. В любом случае обсуждать сновидение ты не пожелаешь, подумав, что таким образом я просто ухожу от ответа. И вновь нахмуришься. Тебе будет неприятно, что вместо запланированного серьёзного разговора мы вдруг отправились в непонятную поездку, конечная цель которой тебе до сих пор неясна. Казалось бы, всего-то и требуется, что поболтать по душам, а ведь нет! — вместо этого я сажаю тебя в машину и везу за город, сыпля стишками и повествуя о каких-то там сновидениях. Возможно, ты сдержишься, или выскажешь мне всё это в виде очередной претензии. Для себя же, скорее всего, ты решишь, что пришла пора задуматься о такой, пусть и неприятной, но крайне необходимой вещи, как расставание. Но, как человек добрый, ты дашь мне ещё один последний шанс — эту самую поездку, чего бы я там не затеял. Будь спокойна, я не обману твоих ожиданий, не предам твоих надежд. Ты не ошиблась, когда полагала, что у меня есть некие тайны. Да, не скрою, я с детства люблю секреты: жизнь лишь сильнее приучила меня к этому. Впрочем, как и многих других. Но секрет секрету рознь, и сегодня я буду предельно честен с тобой. Ведь я обещал.
Касательно меня ты была права практически во всём, кроме одного: я не столько скрывал правду, сколько оберегал тебя от неё.
Они утверждали, что в этот мир нас явилось двое, но однажды распятый Бог всё же заговорил. Устами матери он поведал совершенно другую историю…
Тем вечером отец вернулся с посёлка злой и пьяный. Тяжело дыша, он расхаживал по кухне, а потом без всякой на то причины принялся избивать мать. Он таскал ее за волосы и лупил старым солдатским ремнём со звездой на бляхе, всё больше и больше раздражаясь от ее скулежа. Вконец озверев, он заявил, что более не намерен терпеть всей той мерзости, которая ютится под крышей его дома и ест с ним за одним столом. Отец отпустил рыдающую мать, злобно выдохнул и сказал, что сейчас же пойдёт и покончит со мной и с тем, кто пришёл вместе со мной.