АКОНИТ 2019. Цикл 2, Оборот 2

— Вот, нацепи-ка свою шляпу, — сказал я, и мы надели наши старые шерстяные шляпы с перьями в лентах, которые взяли с собой. С ними маски держались более крепко на наших головах; они были сделаны из мягкого картона или папье-маше, и довольно неприятно, даже тошнотворно пахли.

Мы решили пересечь Таун-Филдз до того квартала, где стоял новый жилой комплекс для рабочего класса, с магазинчиками, кинотеатром и всем прочим, построенный на месте старого военного аэродрома в 1914–1918 годах. Тут не было никого из знакомых нам, и мы рассчитывали, что, когда доберёмся до туда, уже стемнеет.

Таун-Филдз в Фэйлинге ныне превращены в место отдыха — теннисные корты, павильоны для крикета, такие штуки; однако на то время, о котором идёт речь, это были пашни. Часто мыс Робином играли там, среди кукурузы, в прячущихся индейцев — пока однажды нас не поймал фермер. Но к ноябрю, естественно, кукуруза уже была убрана; не могу вспомнить, что же там росло, помимо нескольких желтоватых стеблей и пней от мангельвурцеля[3].

Над полями висел туман — не очень плотный, но с завихрениями. Мы держались верхней части полей. Там была широкая дорога, со скамейками и газовыми фонарями; она тянулась вдоль края пашни, с одной стороны огороженная большими виллами, стоящими позади каменных стен и изгородей из просмоленной древесины, и сумрачными садами с высокими деревьями и кустарниками, а с другой — полями, уходящими вниз медленной широкой дугой, как если бы это было море. Настоящая тропа сокровищ для собирателей желудей ранней осенью, хотя после… после того, что произошло, я никогда больше не осмеливался ходить туда.

Время было далеко за полдень, но ещё не стемнело, когда Робин и я вышли на эту дорогу. Мы прошли мимо фонарщика с его длинным шестом; он, однако, уже давно принялся за работу, и в тусклых сумерках цепь из зажжённых газовых ламп, которую он оставил позади, давала больше шума, нежели света; фонари шипели и хлопали, как будто пытались тебе что-то сказать.

Мы уже почти добрались до перелаза, который вёл к пешеходной дорожке, вьющейся вниз около полумили к основанию полей — замечу, что мы отнюдь не спешили — мы уже бывали тут раньше в ноябрьских потёмках, и у нас в карманах лежали фонарики на батарейках; но, что касается меня, когда я услышал тот голос, позвавший нас, то моим первым импульсом было перемахнуть через изгородь и бежать сломя голову, пока не упаду. Это был тонкий и высокий голос, и какой-то холодный, очень холодный. Я уже забросил ногу на перелаз, но от ужаса поскользнулся и упал. Робин поднял меня на ноги.

— Кто это был? — выдохнул я. — Кто это только что говорил?

— Не будь придурком, Фред Такер. Это только лишь леди. Она нас не знает, — прошептал он. — Она вполне может быть нам полезна в деле добычи шестипенсовиков, если постараться — весьма симпатичная дама.

— Смерть, маленькая Смерть, и разве их две? — продолжил тонкий голос. — Смерть дружит с маленьким мальчиком?.. Нет, я вижу — маленьким негритёнком, Нубийцем, эфиопским рабом Смерти…

Она сидела посередь одной из тех скамеек, о которых шла речь выше; аляповатые железные фурнитуры, окрашенные в тёмно-малиновый тон, поставленные здесь вместе с газовыми фонарями, судя по всему, примерно в то же время, когда царица-вдова[4] сидела в Виндзоре в кринолине. Она была так же тонка, как и её голос, одета во всё чёрное, а на голове у неё красовался своеобразный соломенный капот того же цвета с фиолетовой полосой из вельвета. За её спиной находилась стена из алебастра, пятнистая и выцветшая, словно надгробье, и призраки зимних деревьев вскидывали свои голые ветви над ней и терялись в сумерках. Я был не менее напуган её видом, как до этого — её голосом, и был готов дать драпу, если бы не хватка Робина на моей руке. «Да прекрати ты!» — сказал он и ущипнул меня, как будто хотел заставить меня спеть вместе с ним льстивую песенку: «Пожалуйте монетку, леди, для старого человека?»

— Какому-такому старому? — спросила дама, хихикнув так, что у вас застучали бы зубы. — Я здесь вижу только двух молодых людей, но мои глаза, увы, уже не те, что прежде… в темноте!.

Она подманила нас длинным крючковатым указательным пальцем, белым как у больного лепрой:

— Давайте ближе… ближе… пока я не увижу ваши глазные белки… Тогда мы сможем стрелять друг в друга намного эффективнее…

Я хотел было отступить, но Робин крепко держал меня за запястье и потащил перед собой, пока мы не встали в паре шагов от дамы — достаточно близко от неё, чтобы она могла схватить меня, если вдруг резко наклонилась бы.

Робин достал банку для угощений из-под своего плаща и звякнул ею — мы заранее положили туда несколько полпенсовиков, так что звяк вышел отменный:

— Подайте пенни старику, леди.