АКОНИТ 2019. Цикл 2, Оборот 2

Голоса же всё ближе и ближе, и в какой-то момент я ловлю себя на том, что у меня нет ни малейшего желания встречаться с этими людьми. Я поспешно сворачиваю с такой уютной и безопасной дорожки, ныряю в лес. Плотная тьма окутывает меня, принимая в своё пульсирующее тишиной лоно; в нос бьёт терпкий еловый аромат. А ещё… ещё пахнет падалью… Я забираюсь всё глубже и глубже, ничего перед собой не различая, вздрагивая каждый раз, когда под ногами предательски хрустит ветка. Вздрагиваю не потому, что мне страшно, нет. Просто мне противен столь резкий звук в этом царстве безмолвия.

Я оборачиваюсь к далёкой — будто и вовсе в ином мире, — залитой блеклым светом уличных фонарей полоске асфальта. Я вижу влюблённых. Они идут, прижавшись друг к другу, и о чем-то переговариваются. Мужчина высокий, хорошо сложенный, смотрит всё время прямо, не желая замечать ничего вокруг. Женщина же, напротив, небольшого роста, полненькая, то и дело испуганно озирается по сторонам. Она цепляется за руку своего спутника, словно боится, что того и гляди из леса выскочит нечто ужасное, дабы утащить ее в пронизанную осенней сыростью тьму.

До меня долетают обрывки их разговора.

— А представь, что сейчас кто-то стоит там, в лесу, и смотрит на нас, — усмехается он.

— Слушай, ну хватит уже, — поёжившись, просит она. — Мне ведь реально жутко.

— Не, ты просто представь.

Я не двигаюсь. Затаив дыхание, внимательно наблюдаю за ними.

— Это не смешно.

— Какой-нибудь маньяк, — говорит он, — или страшнющий монстр. И вот он сейчас там, в самой чаще, пялится на нас и облизывается…

— Ты достал уже!

— С его клыков сочится слюна, а глаза полыхают адским огнём…

Я думаю о том, насколько же это просто — наблюдать за кем-то. Оставаясь вне поля зрения человека, следить за ним, видеть, как он нервничает, ощущая на себе твой пристальный взгляд. Чувствовать свою власть над этим беднягой, ведь только от тебя зависит — высвободится он из силков твоего взгляда, или пет.

— Если ты скажешь ещё хоть слово, я обижусь! — резко повысив голос, заявляет женщина.

Рождённая в городе, она привыкла к шуму и гаму — к протяжным гудкам машин, пьяным крикам под вечер и гулу далёкого вокзала, куда регулярно прибывают поезда, — и теперь, оказавшись вне цивилизации, представ перед лицом древней тьмы, столкнувшись с давящей на уши ночной тишиной, она чувствует, как нечто, казалось бы, давно похороненное, вновь пробуждается в ней. Это — не что иное, как вера ребёнка в бабайку, обитающую в шкафу или под кроватью…

— Ладно-ладно, я ж шучу, — разводит руками мужчина. — Чего ты сразу насупилась?

— Да потому что пихрена оно не смешно!

Но, ведомая любопытством, порой убийственным для любопытствующего, женщина поднимает взгляд и смотрит во тьму. Смотрит прямо на меня. Она видит меня, хотя и не понимает этого. Я — лишь тень с глазами, жуткий силуэт из полузабытых сновидений. Я — то таинственное нечто, что прокрадывается в детскую комнату, когда гаснет свет. Да, я и есть бабайка.

Она поспешно отворачивается, судорожно прижимается к своему мужчине. Ее буквально колотит, ведь она — уже взрослая, крепко держащаяся за рационализм женщина — внезапно осознала, что все ее убеждения и вся ее уверенность не больше чем жалкая ширма, довольно плохо ограждающая от тех иррациональных ужасов, что таит в себе темнота.

— Пойдём скорее в номер, — срывающимся голосом просит она. — Я устала. Хочу принять душ.

— Как скажешь, — хмыкает он.

Они уходят, а я так и стою в чаще леса. Туман липнет к куртке и джинсам, норовя забраться мне в самую душу, пробуждая воспоминания. И тогда я закрываю глаза, чувствую, как учащается сердцебиение, и слышу зов, идущий откуда-то издалека. Всё повторяется. Всё так же, как в моих снах…

Не размыкая век, я оборачиваюсь и, выставив перед собой руки, делаю осторожный шаг, затем ещё один, и ещё… Только так можно отыскать брошенный много лет назад дом, в пустынных комнатах которого до сих пор льёт дождь…

И вот я захожу всё глубже и глубже, пока в какой-то момент лес не распахивает свои объятия, чтобы обнять меня, крепко стиснуть, а затем проглотить.

* * *