Аконит

– Четвертый убитый? – моргнула Кора, только теперь осознав, кому принадлежало имя.

– Все так. Охранник. Он долгое время был в Питомнике, пока тот не опустел. Как самый лояльный попал и в лабораторию. Дубиной хлестал так, что мы внутренностями блевали. А руки выламывал – только слушай, как кости щелкают.

Кора сглотнула, сжимая в пальцах юбку. Теперь она не могла сочувствовать убитому в полной мере.

– Правда, потом его турнули. Попортил кирпич.

– За порчу кирпича? – удивился Кристофер.

– Материалы дорого доставались. Так что да. Но ему все равно оплачивали молчание.

– Стой! Кирпич? Материалы? Ты о чем?

– О нас.

– Не понимаю, – глухо отозвалась Кора. – Расскажи все, что можешь. Все, что было после Белой комнаты.

26. Кирпичи

Было время, когда Гилберт Хантмэн закончился. Его съела яркая вспышка, и он перестал существовать. Но Аконитом он еще не стал. Он просто был.

Он появился в белых стенах комнаты, в которой впервые осознал себя. Он лежал и просто был кем-то. Этого кого-то, конечно, пристегнули ремнями, лишив движения, в рот вставили кляп, голову зафиксировали, чтобы глаза смотрели на висящий неровный потолок, он был прозрачным и медленно затухал.

Это было первое воспоминание. Потом вдруг пришла чужая мысль, но тут же забылась, а сознание уплыло во мрак. Он заснул, чтобы увидеть, то, что навсегда останется в нем, что он будет трепетно оберегать и не поделится с остальными. Рыжая девочка, которая пьет из чашки с пионом, и ее кожа усыпана веснушками, а в ее ореховых глазах отражалось все, кем он когда-то был. Но кем?

Уже не Гилберт.

Еще не Аконит.

Его называли, как других, – кирпич.

– Вами мы построим светлое будущее, – повторяли люди в белых халатах, убеждая то ли их, то ли самих себя.

Гораздо позже, когда он уже стал Аконитом, но еще не вернул Гилберта, он понял всю иронию: они находились в лаборатории, которая обосновалась в здании старого кирпичного завода. И в документациях указывался каждый прибывший ребенок. Как партия кирпичей. В тот момент Аконит осознал всю дикость прежнего положения, но в прошлом для него было само собой разумеющимся, что он кирпич.

Тогда Кирпич считал, что он обычный, и все, что с ним происходит, – нормально. Даже отсутствие конечности не воспринималось как лишение. Кирпич думал, что абсолютно все кирпичи одноногие, и только люди в белом имеют привилегию в устойчивом вертикальном положении.

Но потом Кирпич увидел других кирпичей – бледных детей с одинаково светлыми волосами и пустыми, выцветшими радужками глаз. У всех было по две ноги. Только ему приходилось балансировать на одной и прыгать.

Когда кирпичей собрали впервые, их построили в шеренгу, где человек в белом сказал им, кто они:

– Вы кирпичи! Вы части великой цели, – говорил он.

И кирпичи верили. Потому что у них не было ничего, кроме его слов. Они верили и потом, когда случились Истязания. Это была проверка кирпичей, насколько они крепкие строительные материалы.

Сначала их всех заставляли бегать, прыгать и сталкиваться друг с другом. Кирпичу было сложно. Он не умел еще балансировать на одной ноге, не мог так ловко передвигаться, как двуногие кирпичи. Тогда он понял впервые, что равенство не всегда справедливость. Потому что все были в одинаково равных вертикальных условиях, но для Кирпича условия были несправедливые. Тогда ему пришлось впервые вершить правосудие – заставлять всех принять горизонтальное положение. Он наконец перестал отплевывать выбитые зубы. Теперь этим занимались противники.

– Пять, – сказал человек в белом на исходе дня.

Кирпич не понял. Но знал, что обязан это запомнить, потому что именно так ему и сказали: «Запомни».

Что было удивительного в том дне? Ничего для Кирпича. Но многое удивило бы Гилберта Хантмэна. Например, почему все раны так быстро заживают на его теле? Почему его волосы стали белыми? Почему детей заставляют бить друг друга? Но Кирпичу было все равно, потому что для него все было в новинку, но при этом уже считалось само собой разумеющимся. Боль считалась обычным делом. А после дальнейших дней та боль казалась пустяком.

Следующее утро Кирпича началось с того, что ему вспороли живот. Мука была жгучей, но даже не она запомнилась Кирпичу, а собственные внутренности, которые шипели и гудели. Гораздо позже Аконит узнал, что так работает приобретенная регенерация. Именно эту способность проверяли в тот момент – регенерацию. А цифры были своеобразной оценкой показателей, которые позже стали именами.

Число вместо слова. Цифра вместо буквы.

Первой цифрой стала пятерка.

А второй…

Вторую пришлось вырывать у смерти. Потому что именно это и делали тогда – кирпичей пытались убить, чтобы проверить, насколько сильна их регенерация. Не все справлялись. У кого-то она была слишком низкой, чтобы преодолеть все пытки.