Аконит

Теперь я знаю, что это был Людоед, что он пришел к Хантмэнам. Теперь я знаю, что вышел к нему. Я не могу вспомнить подробностей, помню только боль и две кружки на столе. Я знаю, что одна была моей, а вторая… Вторая была ее. Я помнил рыжую девочку, которая пила из нее.

Когда мне отрубали ногу, я кричал и смотрел на эту кружку. Белую кружку с пионом на ней и золотой окантовкой. Я так хорошо помню ее в маленьких руках… Наверное, тогда меня успокаивало, что в доме только я, что там нет рыжей девочки…

Еще я помню помещение с землистым полом. Я помню запах навоза, помню мальчика постарше меня. Как-то так вышло, что мы сидели рядом и наши плечи соприкасались. И он смотрел на меня, а я на него. Он тяжело дышал. И я тоже. Мы были братьями в какой-то мере, потому что оба ощущали примерно то же. Мы потеряли много крови, и нам отрубили левые ноги. Только у того парня не было ноги совсем, а у меня до колена. Помню, как смотрел на свой обломок кости, торчащей из ноги. Потом я узнал, эта кость называется большеберцовой. Но тогда мне было, конечно, все равно. Я просто смотрел на ошметки собственного тела, пока не потерял сознание.

После еще был рот. Этот рот в мясном жире. Людоед чавкал, он торопился. И тогда пришли люди. Они ругались, кажется, что-то вроде:

– Мы так не договаривались!

– Арчи, дружище, я ведь ни разу до того не подводил вас!

– Ты должен был привести пятерых, Джоффри! А здесь двое полудохлых мальчишек без ног!

– А вы должны были прикрывать мой зад!

– Мы этим и занимались! И ты был бы в безопасности, если хотя бы постарался следовать нашим инструкциям! Каждый! Слышишь? Каждый подопытный на вес золота, а ты… Кем ты себя возомнил? Теперь еще и это! Ты похитил сына детектива! Сначала отрубил ногу, а теперь еще и морду ему расквасил! Вся столица на ушах!

– Это они виноваты! Как ты не понимаешь? Эти придурки мешали мне, они…

– Они выполняли свою работу. Придурок тут только ты! Мы выполняем великую задачу, решение которой продвинет науку! А ты…

– Да брось, Арчи! Вы не лучше меня. Ученые, – издевательски произнес Людоед. – Но я убиваю, чтобы есть, а вы убиваете…

– Мы проводим исследования, чтоб тебя! Плевать! Ты в любом случае не жилец, но ты подставил нас! Теперь…

– Погоди! Ты из-за пацана так взъелся? Забирайте его! Считай, это моя последняя воля. Забирайте, а тот, второй, все равно уже сдох, его и выдайте за сына детектива. Будет моя маленькая месть этим ублюдкам. И все в шоколаде: у вас еще один подопытный, у них нужный труп. Дело состряпать вам ничего не стоит.

Лицо второго человека, который ругался с Людоедом, осталось в памяти. Наверное, еще потому, что я видел его после. Арчибальд Лэнгдон. Доктор. Тогда я не знал его имени, тогда я только видел, как он пренебрежительно оглядывал меня. Его решение стало роковым.

Он забрал меня, а Людоед не выдал лабораторию, о которой, очевидно, знал. Он поставлял им людей, они прикрывали его. Что случилось раньше: убийства с каннибализмом или поставка людей, мы вряд ли узнаем. Но как-то они были связаны. Все это время. А Людоед не смог бы прятаться от полиции столько, если бы за грязную «услугу» его зад не прикрывали.

Подстроить смерть Гилберта Хантмэна им оказалось действительно просто. Им ничего это не стоило. И все на некоторое время улеглось.

А я… Меня забрали. В Питомник. Его так называли охранники. Это был какой-то склад с клетками. Совсем небольшими, тесными и низкими. Все они были заполнены детьми. И когда охранники ходили между клетками, они иногда шугали нас, били дубинками по прутьям.

– Мне не по себе как-то, Пол, – однажды поделился один охранник с другим. – Платят, конечно, к тому же ученые, но… Это же дети…

– Питомцы это их, – сплюнул Пол, – так к ним и относись. Всего делов-то.

Я не знаю, сколько просидел в клетке. Наверное, не очень долго. Вряд ли больше декады. Все, что помню: меня постоянно тошнило, нога болела, и еще я не мог дышать носом. Наверное, Людоед сломал его. За эти дни я ничего толком не запомнил, разве что факт – если тебя уводят из клетки, обратно ты не возвращаешься.

И однажды меня забрали. Меня отвели в Белую комнату. Там все было белым: кушетка, стены, дверь, даже ремни, которыми фиксировали тело и голову.

Не могу сказать, что там случилось. Потому что все, что я помню оттуда – неровный потолок. Теперь я могу сказать, что он был сделан из цельного магического кристалла, но тогда это просто был потолок, похожий на необработанный хрусталь. Потом я помню вспышку и боль в каждой клетке тела.

Эта боль поглотила Гилберта Хантмэна без остатка. И те боль и свет не позволяют мне ясно увидеть прошлое. Каждое воспоминание, что было до Белой комнаты, дается с трудом.

* * *

– Лэнгдон… – Кора сглотнула. Даже от мысли становилось как-то зябко. – Он набирал детей для экспериментов?

– Да. Я был одним из самых старших. Многие были куда младше. И не всем из них везло получить высокие баллы на Истязаниях.

– Истязания?

– Это что-то вроде тестов, которые проходили все после Белой комнаты.

– А Пол? Охранник. Пол Браун? – подал голос Кристофер.