Акапулько

Гигантские тиски сдавили голову Шелли. Она застонала и села, с трудом приоткрыла один глаз. Сияние было невыносимым. Она поморгала и попробовала еще раз. Даже под ранним утренним солнцем, воды залива Акапулько отбрасывали нестерпимо сияющие блики. Она обхватила голову ладонями и покачала ею вперед и назад, ожидая, пока не утихнет боль, которая пульсировала за глазными яблоками.

События этой ночи вихрем ворвались в ее сознание: цепочка обвинений — прием, коктейли, визит в гостиничный номер Морри Карлсона, собор…

А после этого? Она кинулась на пляж, бежала, пока ее не оставили силы, почти бездыханная упала в песок, и плакала, и жалела себя. Шелли стало стыдно.

Она ощутила длинные первые лучи солнца на своей спине, и тепло, проникшее внутрь ее тела, оживило его. Она осознала, что пляж скоро заполнится толпами людей — людей, которых она не хочет видеть, и не желает, чтобы они видели ее. Она заставила себя подняться и побрела обратно в отель.

Когда Шелли подходила к их номеру, она была почти готова встретить гнев Харри, и была почти разочарована, обнаружив, что его там нет. Оставленная в резких выражениях записка сообщала, что он ранним самолетом улетел в Мехико-Сити, а оттуда летит в Нью-Йорк. Собирается вернуться на следующий день. Чувствуя сильное облегчение, Шелли скинула с себя одежду и забралась в постель.

Когда она проснулась, полуденное солнце затопляло комнату. Она, не шевелясь, полежала еще некоторое время, страстно желая, чтобы сон снова забрал ее к себе, но сон не шел. Через несколько минут ей удалось добраться до ванной комнаты. Приняв душ, она одела брюки и блузку, перевязала волосы на затылке цветной лентой и покинула гостиницу.

Рядом с «Жареными цыплятами из Кентукки» полковника Сандерса расположился небольшой кафетерий. Шелли прошла в отдельную кабинку, заказала кофе и заставила себя проглотить несколько тостов с маслом. Почувствовав прилив сил, она покинула кафетерий. Очутившись на улице, Шелли взяла такси и дала адрес гостиницы Морри. Его в номере не было. Она стала ждать его в вестибюле. Морри появился только через час. Он был бледен, глаза смотрели равнодушно, лицо заросло щетиной. Не сказав ни слова, он прошел мимо нее. Шелли последовала за ним.

Закрыв дверь номера, Карлсон снял пиджак. Шелли задохнулась:

— Боже мой, Морри, что случилось? — Вся правая сторона его рубашки была пропитана кровью.

Не ответив, он начал возиться с пуговицами сорочки. Но пальцы его не слушались.

— Давай, я тебе помогу, — предложила Шелли. Она быстро и ловко расстегнула пуговицы, осторожно освободила Морри от рубашки. Глубокая, почти шесть дюймов длиной, вертикальная полоса на его правом боку была покрыта свежей, запекшейся кровью.

— Ты был у врача? — спросила Шелли, сама удивляясь своему самообладанию и хладнокровию.

— Никаких врачей.

— Садись. — Он повиновался. — Я принесу воды.

В ванной она намочила полотенце теплой водой и вернулась в комнату. Действуя медленно, но уверенно, она очистила рану от подсохшей кровяной корки.

— Рана еще кровоточит, — сказала она.

— Я в порядке.

— Тебе повезло. Кость не задета.

— Никто еще не умирал от такого пореза.

— О, да ты крутой мужик. Ножевая рана для тебя пустяки.

Морри поднялся на ноги и пошел в спальню, встал перед зеркалом.

— Но не для меня, — крикнула она ему вдогонку, потом последовала за ним.

Шелли в первый раз увидела его перекрученное тело; правое плечо торчало под совершенно немыслимым углом. Он выглядел худым, не таким сильным, как она думала. Морри обернулся, держа в руках катушку с пластырем и несколько упаковок бинтов.

— Я все сделаю, — сказала Шелли.

Он протянул ей пластырь и бинты. Она стянула края раны вместе, потом приложила к ним бинт и туго закрепила его при помощи пластыря. Отступив на шаг, Шелли оценивающе оглядела свою работу.

— Я по-прежнему считаю, что тебе следует показаться врачу.

— Ты хорошо поработала. Я выживу.

— Чертов дурак, — произнесла она нежно.

— Возможно. Я собираюсь побриться. Почему бы тебе не поговорить со мной за этим занятием?

Шелли уселась на туалетный столик и стала наблюдать за его приготовлениями.

— Я плохо помню своего отца, — сказала она, — но я помню, как он брился. Он использовал опасную бритву, и я всегда удивлялась, как он может водить этим ножом по щекам и не пораниться при этом.

— Сколько тебе тогда было лет?

— Отец ушел сразу же после моего четвертого дня рождения. С тех пор я никогда больше его не видела.

— Мой старик отвалил, как только это случилось со мной. — Он показал на свое искривленное плечо. — Я свалился с лестницы, когда мне было года два или около того, сломал себе пару позвонков. Разрушил, так сказать, всю спортивную карьеру в зародыше, — добавил он с кривой усмешкой. — Черт, я ведь мог бы стать знаменитым чемпионом по крикету или кем-нибудь вроде этого. Моя мать, она была практической женщиной, предложила, чтобы я лучше шел продавать карандаши. Ей самой не повезло в жизни, как ты, наверное, понимаешь. Я думаю, она потом стала принимать меня за своего дорогого сбежавшего муженька. А может, он просто оказался умным парнем…