— Омойте руки в дыму, — проинструктировал Дон Альваро. Чарльз повиновался, и мальчик пошел к остальным. Когда ритуал был выполнен, жаровня снова вернулась к старику. Он по очереди поднял каждую чашку, подержал ее над жаровней, — монотонный его голос то взлетал вверх, то падал, — потом протянул грибы американцам.
— Берите чашки, каждый свою, — приказал Дон Альваро.
Чарльз посмотрел на чашку в своей руке. Четыре гриба. Четыре компаньона в волшебном путешествии. Четыре — послушное число, квадратное, уравновешенное; может, оно тоже представляет какую-то волшебную комбинацию?
— Ешьте, — издалека донеслась до него команда. — Входите в волшебный мир. И ничего не бойтесь…
Чарльз наполнил легкие воздухом и поднес гриб ко рту. Они были мясистыми и крепкими, ножки покрыты слизью. Он заставил себя прожевать, проглотить все. И когда это было, наконец, сделано, Чарльз тяжело дышал. Он отставил чашку в сторону.
Они ждали. Сидели молча и неподвижно, смутно чувствуя какой-то дискомфорт. Ждали, когда все изменится, резко и внезапно.
Тихий волнообразный свист, исходивший от Фелисиано, был тяжелым и пронизывающим. Скоро он перешел в какой-то скорбный напев, потом свист и напев стали чередоваться между собой. Внезапно раздался ужасный, разрывающий грудь кашель, низкое животное ворчание, как будто curandero и сам был одержим какой-то насланной на него богами болезнью. Он поднял голову и начал говорить резким и визгливым голосом по-испански: мольба невидимым существам, наполняющим дымный воздух у него над головой.
— О, святая Матерь Дева, защити этих путешественников по волшебной дороге. Обереги их от порчи, Господь. Пусть все святые знают, что они невинны и не замышляют зла, не имеют другой цели, кроме той, чтобы приблизиться к Отцу небесному…
Мальчик начал петь. Его песня звучала почти пародией на человеческий голос, низкий и носовой; к мальчику присоединился Дон Альваро. Фелисиано, в другом углу, назойливо выпрашивал у длинного списка святых и духов защиту, покровительство и помощь путешественникам.
Так продолжалось долго. Очень долго. Неисчислимые минуты до тех пор, когда время неожиданно остановилось. Чарльз почувствовал, как его мозг начал мерцать и светиться, затем свободно поплыл. Это было забавно, и он рассмеялся. Если не считать его плывущего мозга, все было нормально, как и должно быть. Внезапно и резко все стало другим. Ничего уже не было прежним.
Скользящие потоки изысканных цветов и оттенков плавно переливались на экране его сознания, знакомые и безопасные. Вот темп их движения увеличился, тени стали перемещаться живее, вспыхивать ярче. Язык стал непослушным и медлительным.
Но он не боялся. Он купался в море быстро меняющихся цветов — визжащего розового, тяжелого красного, увесистого коричневого, массивного черного. Он заглянул в зеленые самоцветы волн — и его подхватил водопад, медленно и лениво потащил вниз. Все части тела были расслаблены и находились в гармонии друг с другом и с окружающим миром. Очертания и контуры колебались, вибрировали, качались, двигались взад и вперед, превращались в причудливые формы, странные профили. Зеленая масса вскипела и стала темнеть, пока не стала почти полностью черной. Стаи злобно шипящих и пускающих пузыри рыб, словно дротики, кинулись к нему; Чарльз увидел их распахнувшиеся рты и остекленевшие глаза, широкие и как-то странно и недобро насмешливые. Он забарахтался, тщетно пытаясь подняться, встать, освободиться от этой зелени…
— Где ты? — позвал чей-то голос, в котором явственно слышалось страдание.
— Прикоснись ко мне…
— Пожалуйста…
На руку Чарльза легла другая рука, и он очнулся. Дыхание снова стало нормальным. Сколько времени провел он в этой зеленой ловушке? Долю секунды? Или световые годы? На черном, самом черном, чем он когда-либо видел, небе мерцали звезды. Звезды, давно умершие созвездия. Вчерашние звезды, остатки света.
Как странно!
Чарльз оказывается в воде, внутри какой-то водной оболочки, сонный и согревшийся. Его куда-то несет, и он чувствует покой и уют. Неродившееся, нерожденное и поэтому бессмертное существование. И поэтому всезнающее…
Прилив. Набегающие волны кипящей белой воды затапливают землю. Чарльз вскакивает на ноги, бежит на высокое место. На лысом, лишенном растительности пике он резко оборачивается, как раз вовремя, чтобы увидеть пенящуюся, лезущую вверх волну, неохотно спадающую вниз. Земля снова возникает перед глазами, горы высятся там, где они и были раньше. Появляется плодородная, покрытая буйной растительностью долина со сверкающими реками, и скалами, и лесами, и ручьями, и пляжами, и все виды живых существ населяют ее, непуганные и свободные. И конечно же, он знает, что это начало…
Смех и чувство экстаза — сплошное блаженство — кончаются внезапно.
— Моя голова, моя голова! Она разламывается.
Чарльз пытается заговорить. Язык медленно путешествует по кругу открытого рта; медленно и беззвучно. Тошнота, голос, который он не знает, слова, которые звучат непонятно и диковинно, — но он понимает их — не сам язык, только смысл…