Адвокат с Лычаковской

Стараясь держаться так достойно, как только позволяла ситуация, Кошевой взял деньги и, не считая, спрятал в собственный карман. Соглашение заключено.

— Как вы думаете, я могу встретиться с пани Магдой?

— Но у вас полицейский возле дома находится. Скажите ему — хотите видеть комиссара. Когда тот прибудет — требуйте, чтобы разговор происходил в присутствии пани Богданович. Неужели вас требуется учить?

— Мне требуется знать, откуда имею сведения про вора Цыпу и саквояж с деньгами, — пояснил Клим и тут же, не дожидаясь ответа, проговорил: — Ваш Зенек сам про это скажет. Я уже потом поучаствую. — Про лист бумаги, который был при нем, никто из присутствующих не знал, и этот козырь Кошевой задумал ввести в игру позже, когда придет на это время. — Не буду говорить сейчас, что задумал. Но будьте уверены: уже завтра до обеда Зенек Новотный выйдет из-за решетки. Вам нужно только добраться к нему снова и сообщить, где спрятаны украденные деньги. Я про это узнаю. Тогда начнется моя партия. Согласны?

Мужчины переглянулись.

— Принимается, — Густав хлопнул ладонью по столу.

— Тогда Цыпу требуется поймать уже! — сказал Тима. — Как узнал про Зенека, залег на дно. Сидит сейчас на Клепарове, у своей бини[47]. Но, говорят, в село сама уехала, родителей навестить, завезти кое-что. Продуктов оставила, Цыпа из дома носа не кажет. Трясется на деньгах.

— Чего ждет?

— Бог святой знает, пане Силезский.

— Да заодно и спросим.

Густав поднялся. Новый знакомый оказался на целую голову выше Клима.

— Поедете с нами? Или завезти обратно, тем же путем?

— После всего услышанного? Извините, панове, под домашний арест всегда успею. — Клим тоже поднялся, не удержался — откусил еще ломоть колбаски. — Поехали. Доведем эту часть дела до конца.

Где надо искать убийцу и даже кого следует искать, Кошевой этим двум докладывать не собирался.

— Там же еще Шацкий бродит, — напомнил, вставая и себе, Ежи Тима. — Его так же пришлось с собой тащить. Вы же знаете его, пане Силезский…

— Потому и позволил привлечь ко всему, потому что знаю, — Густав вздохнул. — Хуже не будет. Едем вместе…

До Клепарова добрались за каких-то полчаса.

Шацкий ничего не спрашивал. Молча съежился в углу коляски, прижатый Кошевым, и снова лишь сопел. По дороге все так же молчали, каждый наверняка думал о своем, а Климу — тому вообще было над чем сейчас ломать голову. Предвкушая пусть небольшую, но все же победу, он раз за разом прогонял в уме текст, написанный Сойкою перед смертью и воссозданный им сегодня, и под конец уже мог похвастаться — выучил наизусть. Став враз носителем ценных сведений, Клим гордился собой. И думал, какую выгоду мог бы с этого иметь, чтобы без потерь завершить досадное начало своей львовской одиссеи.

Миновав на своем пути высокий холм, коляска завернула вниз и оказалась в довольно уютной местности, которая и глубокой ночью выглядела живописно. Тут пахло какими-то цветами, все вокруг выглядело вполне мирно. Пересев тем временем к извозчику, Тима руководил, и наконец остановились возле домика, обнесенного невысоким забором. Теперь уже даже Шацкого не просили остаться, зашли во двор вместе, не таясь. Тима сначала постучал в окно, громко и сильно, аж стекла звякнули. Потом, не дождавшись, вернулся обратно, ступил на крыльцо, начал стучать в дверь.

Достаточно было стукнуть кулаком дважды, чтобы на третий раз понять — открыто.

Жестом велев всем отступить, шепелявый Ежи достал из кармана небольшой револьвер. Уже выкатился и месяц, холодная сталь блеснула в его сиянии.

— Спрячь, — выдавил Силезский.

Не слушая, Тима потянул на себя дверь.

Приоткрыл.

Зашел, оставив ее настежь приоткрытой.

А через короткое мгновение вышел. Вооруженная рука болталась вдоль тела. Даже в темноте было заметно, что он растерян.

— Что такое? — Клим и Густав, не сговариваясь, спросили хором.

Увидели, когда зашли.

В гостиной, на полу, валялся вниз в луже собственной крови человек, которого назвали Любеком Цыпой.

Все увидели — но Кошевой еще и почувствовал: запах знакомый.

Так пахло в спальне адвоката Сойки.

Махорка.

Не успела выветриться. Совсем недавно ее тут курили.

Глава четырнадцатая Гнев на милость

— Вы не просто крутитесь под ногами. Вы нарушаете закон и будете за это наказаны.

Цвет лица Марека Вихуры полностью соответствовал его состоянию. При других обстоятельствах всякий сторонний наблюдатель наверняка сказал бы: лицо комиссара пылало от возмущения и ярости. Напоминая цветом раскаленную плиту или железную заготовку, только что вынутую из кузнечного горна.

Но сейчас, спокойно глядя на разъяренного полицейского, Клим в очередной раз понял преимущество, которое имеет Вихура. Красный рот показывал его разгневанным даже тогда, когда комиссар находился в другом, часто противоположном настроении. Комиссар всегда, независимо от обстоятельств, напоминал разъяренного быка, которого никто не мог обуздать.