Адвокат с Лычаковской

— Так меня предупреждали. Почему вы вдвоем пришли? Так нужно, чтобы вы, пане вахмистр, решили без дворника не передвигаться по вверенной ему территории?

— Часто болтаете, пане, — буркнул Бульбаш.

— Все ж таки, почему вас двое? Может, зайдете, или как? Не стойте уже в дверях.

Вахмистр и дворник переглянулись. Бульбаш протянул Климу сложенную вдвое газету — свежий номер «Дела»[37].

— Это для вас. Просили передать.

— Кто?

— Я видел этого человека тут с вами. Его называют пан Шацкий. Просился к вам лично…

— …но посещение запрещено, — завершил полицейский.

— И вы вдвоем любезно решили принести мне газету от пана Шацкого?

— Там про вас написано. С рисунком, — хмыкнул дворник и покачал головой: — Надо же, прославились.

— А это хорошо, когда в газетах о ком-то пишут, или плохо? — поинтересовался Клим.

— Ничего доброго газеты не печатают, — буркнул вахмистр. — Там еще для вас записка. Она в конверте, и я не имею распоряжения вскрывать его без вашего разрешения. Но очень прошу открыть сразу. Про переписку граждан, которых держат под домашним арестом, полиция должна знать. Пан дворник тут, чтобы подтвердил: все процедуры законны и соблюдаются мной добросовестно. Потому что потом такие грамотные паны пишут жалобы…

— Конечно, если люди не были грамотными, никто бы не жаловался на полицию, — кивнул Кошевой. — Хорошо, если такой порядок, пожалуйста.

Вместе с газетой действительно был заклеенный почтовый конверт. Бросив «Дело» на кресло, Клим демонстративно надорвал уголок. Вытряхнул сложенную вдвое четвертушку бумаги, прокашлялся, прочитал вслух:

— «Пане Кошевой! Весь город говорит о вашем смелом поступке. Хотелось поговорить с вами. Узнать интересные подробности, ибо моя Эстер не может спать. Ведь такой известный человек был у нас дома на обеде. Надеюсь, ваши невзгоды с законом пройдут. А пока не нарушайте ничего. И будьте там, где есть сейчас. Особенно — поздно вечером. Снимаю перед вами шляпу. Искренне. Преданный вам Йозеф Ш.». — Повертел записку, взглянул на свет, развел руками: — Все. Ничего тайного и запретного. Наоборот, видите ли. Предупреждают добрые люди, чтобы не нарушал и сидел дальше в четырех стенах.

— Мудро делают, — согласился вахмистр. — Иначе сидеть вам, пане Кошевой, в совсем других апартаментах.

Клим небрежным жестом спрятал записку в карман халата.

— Я могу послать кого-то за завтраком? Пусть бы состряпали в ближайшей ресторации и принесли сюда с курьером.

— Ваши деньги, пане Кошевой, и все будет в лучшем виде! — оскалился дворник.

— В таком случае, я проголодался.

Странная парочка ушла. Клим облегченно и даже очень громко выдохнул. Тогда вытащил записку Шацкого, еще раз пробежал ее глазами.

Вот же Шацкий, вот же сукин сын! Знал же, хитрец, что хоть как читать.

Из этого всего ясно одно: его просят дождаться позднего вечера и к чему-то готовиться.

Итак, кому-то позарез надо с ним увидеться.

Других выводов просто не могло быть.

Глава двенадцатая Окна и лабиринты

До темноты Клим едва дотерпел.

Еще с обеда переоделся, сначала не хотел, но потом таки решил повязать еще и галстук. В зеркале увидел делового серьезного молодого человека, проникнутого сверхважными делами, чей день расписан по часам с раннего утра до позднего вечера. Тронул щеки, нахмурил лоб и начал старательно бриться. Отвлекся этим ненадолго, ибо снова вернулись напряженное ожидание, заодно неизвестность и откуда-то — пустота.

В июле сумерки окутывали все кругом без лишней спешки. Казалось, время нарочно задерживались, чтобы дать людям еще немного теплого летнего вечера для приятных прогулок. Вечернее одеяло медленно начинало укрывать город уже после девяти вечера. Из своего приоткрытого окна Кошевой не слышал звуков улицы. Разве теленькал трамвай, и то звук отражался не так громко и обидно, как для тех, кому не повезло иметь окна с выходом на саму Лычаковскую.

В другой раз такая тишина Клима вполне бы устроила. Может быть, расположение квартиры нравилось и предыдущему арендатору. Но сейчас она напрягала и настораживала. Даже угнетала, чем-то действительно напоминая молчание тюремных дворов. Кошевому казалось — после проведенных в казематах дней он навсегда потерял комфорт от тишины и уюта. Уличный шум, свидетельство того, что жизнь вокруг бурлит и не думает останавливаться, отныне гораздо ближе.

Когда серые душные сумерки наконец перетекли в ночь, необычно темную, от того густую, хоть ножом режь, Кошевой окончательно потерял терпение. Понятия не имел, каким образом к нему планирует добраться Шацкий и про способ дать о себе знать. Что-то подсказало: надо держаться ближе к окну. К которому из них, так же долго не колебался, выбирая. Нет разницы. Во двор выходят все. Только спальня расположена дальше, в конце крыла. Поэтому и окно, соответственно, вело в глубь глухого двора. Самое удобное место для тайных встреч. Недаром же его избрали воры, ища способа проникнуть внутрь.

Раскурив сигарный окурок, Кошевой стал у оконного проема.

И фигура, и огонек были заметны издалека. Кто знает, где и кого следует искать, — непременно найдет.