Адепт не хуже прочих

Какое-то время я размышлял об этом, но ничего путного так и не придумал. Мало-помалу дыхание выровнялось и отодвинулись на второй план посторонние звуки, как-то незаметно для себя самого я отрешился от окружающей действительности и обратился к внутреннему зрению, вот тогда-то и снизошло озарение.

Никто в этой комнате не был прозрачно-бесцветным!

В ауре Заряны присутствовал оранжевый янтарь, дух Буремира отличали золотистые переливы, имелась блёклая желтизна и у всех девиц кроме черноволосой пигалицы, а большую часть юнцов отмечали вариации красновато-коричневых тонов. Остальные — я, симпатичная брюнеточка, худой любознательный парнишка, кудрявый чернявый типчик и смазливый паренёк со стянутыми в косицу волосами — были белыми.

Склонность к аспекту! В одну группу собрали абитуриентов с проявившейся склонностью к тому или иному аспекту, и мне удалось её каким-то образом уловить!

В остальном же провёл время в зале для медитаций совершенно бездарно, лишь в очередные долги себя вогнал. Ну а как иначе? Урок посетил — проставили галочку, начислили плату.

По окончании медитации Огнеяр повёл нашу группу на занятие по отработке приказа отторжения, но я сбежал с него сразу, как только понял, что ничего нового мне там не расскажут. Отправился в обеденный зал, ткнулся в запертые двери и сел на подоконник, порылся в узелке с монетами, выудил пятиалтынный, начал гонять его меж пальцев. Как знал, что понадобится.

Когда отперли и распахнули настежь двери, я внутрь не пошёл, остался сидеть на месте. Не терзался сомнениями и не колебался, просто дожидался босяков — тех, которых приметил в самый первый день на площади у ворот.

Оба парнишки были среднего роста, жилистыми, резкими в движениях и злыми. Что злыми — это наверняка. И хоть походила эта парочка друг на друга словно братья, роднёй они точно не были.

— Уважаемые! — прищёлкнул я пальцами и продемонстрировал серебряную монету. — Подработка интересует?

Босяки разом остановились и уставились на меня во все глаза.

— Что за подработка?.. — спросил брюнет.

Его приятель, светловолосый и вихрастый, немедленно эту фразу подхватил и переиначил:

— За такие-то гроши?

— Просто поговорить, — усмехнулся я. — Вот скажите, как тут лавочник поживает?

— Какой ещё лавочник?

Я вздохнул и покачал головой.

— В деньгах не нуждаетесь, да? Что ж… С пониманием!

Пятиалтынный пропал из пальцев, и вихрастый хмуро бросил:

— Не гони лошадей, боярин! Если ты о Златоборе, так он из купчишек.

— Не суть! — отмахнулся я. — Как он тут поживает без меня? Залатали?

Темноволосый кивнул.

— В тот же день ещё, — подтвердил он. — А поживает… Да как он поживает? Как все!

— Не, босяки, — вздохнул я, — так мы с вами каши не сварим…

— Погоди ты! — одёрнул меня светловолосый. — Златобор твой поначалу к одной из благородных подкатывал, но от ворот поворот получил. Нас подряжал дворянчика проучить, чтобы вокруг его зазнобы не увивался, так мы отказались.

— Значит, Заряна лавочника отшила? — пробормотал я, прикидывая, получится ли это использовать в своих целях. — А что же дуболомы его фабричные — побоялись с дворянчиком связываться?

— Может, и не побоялись бы — они ж на голову ударенные, только за две седмицы, пока в карцере куковали, до этого барана дошло, что ему ничего не светит, вот и угомонился.

— Ага! — подтвердил второй босяк. — А как фабричных выпустили, так они всегда при нём.

— Не всегда, — поправил приятеля вихрастый. — Их по разным отрядам раскидали, да и в библиотеку не ходят — в буфете купчишку дожидаются. Есть здесь такой, где за деньги пиво наливают.

— Он платит? — уточнил я.

— А кто ещё?

— А босяк? Так с фабричными и водится?

— Тень-то? Не, они теперь волком друг на друга глядят, — сказал светловолосый, поймал пятиалтынный и расплылся в довольной улыбке. — Благодарствуем!

Я соскочил с подоконника и придержал парней.

— Сейчас с фабричными потолкую — как свидетелей опрашивать станут, скажите, что они первыми начали. С меня тогда ещё четвертак.

— Не-е! За такое полтинник на двоих гони. Не жмись, ты ж боярин!

— Похоже, будто у меня деньги куры не клюют? — нахмурился я. — И четвертака за глаза! Сделаете — расплачусь, как из карцера выйду.

Босяки переглянулись, но всё же кивнули — один и другой.

— Замётано.

Я взял у входа деревянный поднос, но к раздаче не пошёл и присоединился к троице своих знакомцев, сел сбоку от Златобора, напротив фабричных.

— Не дёргайся, лавочник! — недобро улыбнулся я. — Бить не буду.

Тон мой говорил об обратном, и крепыши напряглись.

— В карцер захотел? — хмуро бросил тот, с которым я ехал с железнодорожной станции — повыше и понаглей.

— Карцер — мой дом родной, — заявил я в ответ серьёзней некуда и усмехнулся: — Вам-то разносолы туда не носили! — После вновь обратил своё внимание на Златобора. — Не ёрзай, лавочник! Просто поговорим!

— Я из купцов! — с вызовом бросил покрасневший от возмущения юнец.

— Плевать! — отмахнулся я и потребовал у фабричных: — Идите погуляйте пока!

Но те уходить не пожелали.

— Вот ещё! — фыркнул один.

— Сам гуляй отсюда! — поддержал товарища второй.