Читаем Ада, или Отрада полностью

Прежде чем мы продолжим, нам придется разделаться с двумя заблуждениями. Первое состоит в смешении временных элементов с пространственными. Пространство, этот мошенник, уже заклеймен в наших заметках (которые я сейчас переношу на бумагу, прервав на полдня свое необыкновенно важное путешествие); суд над ним состоится на более поздней стадии нашего расследования. Второе заблуждение, отправляемое нами в отставку, есть следствие неистребимой привычки речи. Мы воспринимаем Время как своего рода поток, который имеет мало общего с настоящим горным ручьем, таким белым на фоне черной скалы, или с серой широкой рекой на ветреной равнине, но он неизменно протекает по нашим хронографическим ландшафтам. Мы настолько свыклись с этим мифическим образом, так рьяно заполняем водой любое ущелье жизни, что в конце концов не можем обсуждать Время, не говоря о физическом движении. В действительности представление о его движении почерпнуто, разумеется, из множества естественных или, по крайней мере, известных нам источников – телесного ощущения кровотока, доисторического головокружения, вызванного появлением звезд в ночи, и, конечно, нашими способами измерения, такими как ползущая линия тени от гномона солнечных часов, струйка песочных, рысь секундной стрелки, – и вот мы снова вернулись к Пространству. Обратите внимание на рамки, на емкости. Идея о том, что Время «течет» так же естественно, как яблоко падает на садовый стол, подразумевает, что оно протекает в нечто и через что-то еще, и если мы принимаем это «что-то» за Пространство, то мы имеем только льющуюся по мерке метафору.

Но остерегайся, anime meus, горячей завивки модного искусства; избегай Прустова ложа и каламбура-убийцы (самоубийцы, как заметят те, кто знает своего Верлена).

Теперь мы готовы приняться за Пространство. Мы без колебаний отвергаем искусственную концепцию зараженного пространством, зачумленного пространством времени, пространства-времени релятивистской литературы. Всякий, кому заблагорассудится, волен утверждать, что Пространство – это оболочка Времени, или тело Времени, или что Пространство наполнено Временем, и наоборот. Или что каким-то причудливым образом Пространство является всего только отходами Времени, даже его трупом, или что в конце очень долгих, бесконечно долгих концов Время и есть Пространство. Такого рода пустые толки могут быть довольно увлекательными, особенно в юности, но никто не сможет меня убедить в том, что движение объекта (скажем, стрелки) по ограниченному участку Пространства (скажем, циферблату) по природе своей идентично «ходу» времени. Движение объекта только накрывает протяженность другого осязаемого объекта, относительно которого он может быть измерен, но оно ничего не говорит нам о реальной структуре неосязаемого Времени. Схожим образом, мерная лента, даже бесконечно длинная, не является самим Пространством, и даже самый точный одометр не в состоянии дать представление о дороге, которую вижу как черное зеркало дождя под крутящимися колесами, слышу как липкий шорох, обоняю как влажную июльскую ночь в Альпах и ощущаю как ровное основание. Мы, бедные Пространственники, в нашем трехмерном Лакримавале лучше приспособлены к Протяженности, чем к Длительности: наше тело способно к большему растяжению, чем может похвастать наше волевое воспоминание. Я не могу запомнить (хотя только вчера старался разложить его на мнемонические элементы) номер своего нового автомобиля, но ощущаю асфальт под передними шинами так, как если бы они были частью моего тела. И все же Пространство само по себе (как и Время) – это не то, что я способен постичь: это место, где что-то движется, плазма, в которой вещество – сгущение пространственной плазмы – организовано и замкнуто. Мы можем измерить глобулы вещества и расстояние между ними, но плазма пространства как таковая неисчислима.

Мы измеряем Время (рысцой бежит секундная стрелка, рывками передвигается минутная – от одной крашеной отметки к другой) в терминах Пространства (не зная природы ни того ни другого), но чтобы охватить Пространство, не всегда требуется Время – или, по крайней мере, не требуется больше времени, чем содержит в своей ложбинке «сиюминутная» точка обманчивого настоящего. Перцептивное овладение частью пространства происходит почти мгновенно, когда, например, глаз опытного водителя воспринимает дорожный знак – черную пасть и четкий архивольт в красном треугольнике (сочетание цвета и формы осознается «молниеносно» – если хорошо видимо – как обозначение горного туннеля), – или нечто не требующее мгновенной реакции, как, например, очаровательный символ Венеры ♀, который может быть ошибочно принят за позволение придорожным потаскухам останавливать автомобили поднятым большим пальцем, а паломников или туристов может навести на мысль, что в местной речке отражается церковь. Предлагаю добавить для тех, кто читает за рулем, знак абзаца ¶.

Перейти на страницу:

Все книги серии Набоковский корпус

Волшебник. Solus Rex
Волшебник. Solus Rex

Настоящее издание составили два последних крупных произведения Владимира Набокова европейского периода, написанные в Париже перед отъездом в Америку в 1940 г. Оба оказали решающее влияние на все последующее англоязычное творчество писателя. Повесть «Волшебник» (1939) – первая попытка Набокова изложить тему «Лолиты», роман «Solus Rex» (1940) – приближение к замыслу «Бледного огня». Сожалея о незавершенности «Solus Rex», Набоков заметил, что «по своему колориту, по стилистическому размаху и изобилию, по чему-то неопределяемому в его мощном глубинном течении, он обещал решительно отличаться от всех других моих русских сочинений».В Приложении публикуется отрывок из архивного машинописного текста «Solus Rex», исключенный из парижской журнальной публикации.В формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Владимир Владимирович Набоков

Русская классическая проза
Защита Лужина
Защита Лужина

«Защита Лужина» (1929) – вершинное достижение Владимира Набокова 20‑х годов, его первая большая творческая удача, принесшая ему славу лучшего молодого писателя русской эмиграции. Показав, по словам Глеба Струве, «колдовское владение темой и материалом», Набоков этим романом открыл в русской литературе новую яркую страницу. Гениальный шахматист Александр Лужин, живущий скорее в мире своего отвлеченного и строгого искусства, чем в реальном Берлине, обнаруживает то, что можно назвать комбинаторным началом бытия. Безуспешно пытаясь разгадать «ходы судьбы» и прервать их зловещее повторение, он перестает понимать, где кончается игра и начинается сама жизнь, против неумолимых обстоятельств которой он беззащитен.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Борис Владимирович Павлов , Владимир Владимирович Набоков

Классическая проза / Классическая проза ХX века / Научная Фантастика
Лолита
Лолита

Сорокалетний литератор и рантье, перебравшись из Парижа в Америку, влюбляется в двенадцатилетнюю провинциальную школьницу, стремление обладать которой становится его губительной манией. Принесшая Владимиру Набокову (1899–1977) мировую известность, технически одна из наиболее совершенных его книг – дерзкая, глубокая, остроумная, пронзительная и живая, – «Лолита» (1955) неизменно делит читателей на две категории: восхищенных ценителей яркого искусства и всех прочих.В середине 60-х годов Набоков создал русскую версию своей любимой книги, внеся в нее различные дополнения и уточнения. Русское издание увидело свет в Нью-Йорке в 1967 году. Несмотря на запрет, продлившийся до 1989 года, «Лолита» получила в СССР широкое распространение и оказала значительное влияние на всю последующую русскую литературу.В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.

Владимир Владимирович Набоков

Классическая проза ХX века

Похожие книги

Ада, или Радости страсти
Ада, или Радости страсти

Создававшийся в течение десяти лет и изданный в США в 1969 году роман Владимира Набокова «Ада, или Радости страсти» по выходе в свет снискал скандальную славу «эротического бестселлера» и удостоился полярных отзывов со стороны тогдашних литературных критиков; репутация одной из самых неоднозначных набоковских книг сопутствует ему и по сей день. Играя с повествовательными канонами сразу нескольких жанров (от семейной хроники толстовского типа до научно-фантастического романа), Набоков создал едва ли не самое сложное из своих произведений, ставшее квинтэссенцией его прежних тем и творческих приемов и рассчитанное на весьма искушенного в литературе, даже элитарного читателя. История ослепительной, всепоглощающей, запретной страсти, вспыхнувшей между главными героями, Адой и Ваном, в отрочестве и пронесенной через десятилетия тайных встреч, вынужденных разлук, измен и воссоединений, превращается под пером Набокова в многоплановое исследование возможностей сознания, свойств памяти и природы Времени.

Владимир Владимирович Набоков

Классическая проза ХX века