Ада, или Отрада

«Здесь другая, намного более застенчивая девушка, – продолжал он свое ужасное бормотание. – Оставим Кордулу в покое! Кордула теперь госпожа Тобак».

«Ах да, конечно! – воскликнул Демон. – Как глупо с моей стороны! Помню, как жених Ады рассказывал мне, что они с молодым Тобаком некоторое время служили вместе в одном банке в Фениксе. Ну конечно. Славный, широкоплечий, голубоглазый и светловолосый малый. Тобакович из Бэк-Бей!»

«Какое мне дело, – сказал застывший на месте Ван, – даже если он выглядит как покалеченная, замученная жаба-альбинос. Прошу, папа, я действительно должен —».

«Занятно, что ты сказал так. Я зашел только для того, чтобы сообщить тебе, что мой бедный кузен Данила умер престранной босховской смертью. Ему мерещилось, что фантастический грызун, сев на него верхом, ускакал на нем из дома. Когда его нашли, было уже слишком поздно. Он скончался в клинике Никулина, бредя этой самой деталью картины. Придется потратить уйму времени, чтобы собрать семью. Картина сейчас хранится в Венской академии изобразительных искусств».

«Соболезную, отец, но я пытаюсь тебе объяснить —»

«Кабы я владел пером, – размышлял Демон, – я бы описал – слишком многословно, конечно, – как страстно, как пылко, как кровосмесительно – c’est le mot – искусство и наука сочетаются в насекомом, в дрозде, в чертополохе того герцогского боскета. Ада выходит за человека, много времени проводящего под открытым небом, при том что ее собственный разум как закрытый музей; они с милой Люсеттой однажды обратили мое внимание – вот кошмарное совпадение – на некоторые детали другого триптиха, того грандиозного сада лукавых наслаждений, созданного около 1500 года, а именно на бабочек – самочку воловий глаз, в центре правой панели, и крапивницу в срединной панели, показанную так, как будто она просто сидит на цветке – заметь это “как будто”, ибо здесь две наши обожаемые девочки преподают нам урок точного знания, поскольку они утверждают, что художник изобразил не ту сторону бабочки: если смотреть на нее в профиль, как она показана на картине, то мы должны видеть испод ее крыльев, однако Босх, по-видимому, нашел крылышко или пару крыльев в угловой паутине своего окна и скопировал их более красочную внешнюю сторону, изображая свое вывернутое насекомое. Я хочу сказать, что мне плевать на эзотерическую подоплеку, на стоящий за мотыльком мотив или миф, на препаратора шедевров, заставляющего Босха выражать тот или иной вздор своего времени, у меня аллергия на аллегории, и я нисколько не сомневаюсь, что он просто наслаждался, скрещивая случайные фантазии из одного только удовольствия от контура и цвета, и то, что нам следует изучать, говорил я твоим кузинам, это именно радость зрения, ощущение и вкус клубничины размером с женщину, которую ты обнимаешь вместе с ним, или изысканный сюрприз необычного отверстия – но ты не слушаешь меня, ты ждешь, когда я уйду, чтобы проникнуть в ее освежающий сон, о, счастливое чудовище! A propos, я не успел оповестить Люсетту, она где-то в Италии, но мне удалось проследить Марину до Цицикара, – флиртует там с епископом Белоконска, – она прибудет сегодня ближе к вечеру, облаченная, конечно, в pleureuses, ей очень к лицу, а потом мы отправимся в Ладору à trois, потому что не стоит —»

Уж не одурманен ли он каким-нибудь ярким чилийским наркотиком? Этот поток просто неудержим, обезумевший дух, говорящая палитра —

«– нет, правда, не стоит тревожить Аду в ее Агавии. Он – я говорю о Вайнлендере – десцендент, д, е, с, ц, е, н, одного из тех великих варягов, которые покорили Медных Татар или Красных Монголов, или как их там, которые, в свою очередь, одолели каких-то еще более ранних Бронзовых Всадников – до того, как мы ввели нашу русскую рулетку и ирландскую мушку в один прекрасный день в истории западных игорных домов».

«Мне ужасно, мне необыкновенно жаль, – сказал Ван, – что дядя Дан умер и что вы, сэр, так взволнованы, но кофе моей подруги остывает, и я не могу ввалиться в нашу спальню со всей этой инфернальной параферналией».

«Ухожу, ухожу. В конце концов, мы не виделись – с каких же пор? С августа? Во всяком случае, я надеюсь, что она красивее той Кордулы, которая была у тебя здесь раньше, мой вольный волокита!»

Может быть, волатина? Или драгонара? От него определенно несет эфиром. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, уходи.

«Мои перчатки! Плащ! Благодарю. Могу ли я воспользоваться твоим ватерклозетом? Нет? Хорошо. Найду другой где-нибудь. Присоединись ко мне, как только сможешь, и мы встретим Марину в аэропорту около четырех, а затем помчим на поминки и —»

И тут вошла Ада. Не голая, о, нет; в розовом пеньюаре, дабы не смущать Валерио, вошла, по-домашнему расчесывая волосы, сладкая и сонная. Она совершила ошибку, воскликнув «Боже мой!» и бросившись обратно в сумрак спальни. Все было потеряно в один этот секундный промельк.