Ада, или Отрада

На другой день, 5 февраля, около девяти утра по манхэттенскому (зимнему) времени, направляясь к адвокату Дана, Демон заметил на своей стороне улицы (он как раз собирался перейти Алексис-авеню) идущую к нему навстречу с той-терьером госпожу Лачетри, старую, но незначительную знакомую. Не сбавляя шага, Демон сошел с панели и, не имея шляпы, которую можно было приветственно приподнять (шляпы с макинтошем не носили, к тому же он только что принял очень экзотичную и мощную пилюлю, дабы вынести хлопоты дня, выпавшие на него в довершение к бессонному путешествию), ограничился – достаточно любезным – взмахом своей зонтичной трости; с приятным интимным покалыванием он вспомнил одну из ассистенток-полоскательниц в зубоврачебном кабинете ее покойного мужа и плавно проскочил перед медленной повозкой с овощами, оказавшись вне досягаемости г-жи Л-4. Но как раз на случай такого поворота событий Фатум заготовил запасной ход. Несясь (или фланируя, если оперировать терминами его состояния, вызванного снадобьем) мимо «Монако», где он часто завтракал, Демон подумал, что его сын (с которым он безуспешно пытался «связаться»), быть может, все еще живет со своей скучной маленькой Кордулой де Пре в верхних апартаментах этого прекрасного здания. Он ведь не посещал Вана в этой квартире – или посещал? Для делового разговора? На залитой солнцем террасе? Со стаканчиком туманного напитка? (Посещал, верно, но Кордула вовсе не была скучной и не присутствовала.)

С простой и, комбинаторно говоря, ясной мыслью, что, в конце концов, над всеми нами только небо (белесое, с крошечными многоцветными оптическими искрами), Демон поспешил войти в холл и в кабину лифта, присоединившись к рыжеволосому официанту, вкатившему туда столик, сервированный завтраком на две персоны и с манхэттенской «Таймс» между сверкающих, слегка поцарапанных серебряных куполов.

«Мой сын все еще живет здесь?» – машинально спросил Демон, кладя рядом с куполами монету более благородного металла.

«Si, – подтвердил осклабившийся кретин, – он прожил здесь всю зиму со своей леди».

«Значит, мы попутчики», сказал Демон, не без алчного предвкушения гурмана вдыхая аромат «Монакского» кофе, усиленный тенями тропической травки, колышимой бризом его мозга.

В то памятное утро Ван, заказав завтрак, уже вылез из ванны и облачился в клубнично-красный махровый халат, когда ему показалось, что из соседней гостиной доносится голос Валерио. Туда он и направился, перевирая какую-то мелодию, предвкушая еще один день растущего счастья (с еще одной разглаженной складкой, еще одним грубым швом прошлого, перекроенным таким образом, чтобы соответствовать новому великолепному фасону).

Демон, одетый во все черное, в черных гетрах, черном кашне, с моноклем на черной, шире обычного, ленте, восседал за накрытым к завтраку столом, держа в одной руке чашку кофе, а в другой сложенную для удобства «Таймс», раскрытую на странице финансовых сводок.

Он слегка вздрогнул и довольно резко поставил чашку на стол, заметив совпадение цвета со стойкой деталью в освещенном нижнем левом углу картины, воспроизведенной в богато иллюстрированном каталоге его занятого текущими мыслями ума.

«Я не один (je ne suis pas seul)» – все, что Ван нашелся сказать, но Демона распирали принесенные им дурные вести, и он не уловил намека в словах дурака, которому следовало просто уйти в соседнюю комнату и через минуту вернуться (заперев за собой дверь, заперев многие годы потерянной жизни), вместо того чтобы так и стоять рядом с отцовским стулом.

По словам Бесс (ее имя произносили как русское «бес»), пышногрудой, но в остальном омерзительной сиделки Дана, которую он предпочитал всем остальным и вызвал в Ардис, потому что ей удалось орально извлечь из его бедного тела несколько последних капель «плезира» («play-zero», ставь на зеро, как это называла старая шлюха), он уже некоторое время, еще до внезапного отъезда Ады, жаловался, что дьявол в образе полулягушки, полугрызуна хочет взнуздать его и отвести в пыточный застенок вечности. Доктору Никулину он описал своего всадника так: черный, белобрюхий, с черным баклером за спиной, блестящим, как панцирь навозного жука, держащий нож в поднятой передней конечности. Очень холодным утром в конце января Дану удалось каким-то образом сбежать через подвальный лабиринт и садовую кладовую в бурые кустарниковые заросли Ардиса. На нем ничего не было, кроме красного полотенца, свисавшего с его зада, как попона, и, несмотря на ухабы и комья мерзлой земли, он далеко забрался в лес на четвереньках, как покалеченный конь под невидимым седоком. С другой стороны, если бы он поддался искушению предупредить Аду, она могла бы громко зевнуть и сказать что-нибудь непоправимо домашнее в тот миг, когда он откроет толстую звуконепроницаемую дверь.

«Прошу вас, сэр, – сказал Ван, – сойдите вниз, а я присоединюсь к вам в баре, как только оденусь. Я в щекотливом положении».

«Ничего, ничего, – возразил Демон, роняя и возвращая на место монокль, – Кордула не станет гневаться».