А. С. Хомяков – мыслитель, поэт, публицист. Т. 2

Разрушение именно духовных национальных основ, о которых глубоко и вдохновенно писал А. С. Хомяков, привело в ХХ веке к ситуации, описанной выдающимся русским мыслителем И. А. Ильиным. Недовольство ограничениями прав личности, требования внешней свободы, соблазн «все разом взять и устроить» вместо длительного улучшения законов и развития внутренней правовой культуры привели к своей противоположности – отрицанию личности вообще (единица – ноль), ликвидации ее прав и отождествлению с безликим коллективом. Желание экспроприации земель и чужой собственности, получение чужого даром и в неограниченном количестве привело к отнятию всего у всех, ликвидации права частной собственности. Ропот на царскую цензуру и несвободу слова закончился монополией слова, печати и даже мысли. Критика церкви привела к безверию и пошлости, недовольство «полицейским гнетом» и всевластьем царя – к невиданной диктатуре и насилию, протест против великорусского национализма и угнетения великодержавным шовинизмом малых народов закончился отрицанием идеи нации вообще и стиранием национальных особенностей Интернационалом, а требование расширения народовластия – фарсовой пародией на подлинную демократию. Революционеры восстали на христианские заповеди, утверждающие, что жизнь на земле невозможна без терпения, смирения и отречения. В итоге ни один исторический режим не возлагал на своих «подданных» такого бремени изнурительного терпения, вынужденного смирения и унизительного отречения.[284]

Неудача термина «славянофильство», более запутывающего проблему, хорошо видна на примере Константина Леонтьева, которого до сих пор называют поздним славянофилом, несмотря на его мнение, что «славянские народы жили и живут чужими началами», «их нынешняя культура слагается отчасти из слабых остатков традиционного византизма, большей же частью – из стремительно усвоенных элементов прогрессивного европеизма». Термин «славянство» существовал для него без всякого определенного культурного содержания, а известный его афоризм гласил: «Славянофильство есть, а славянства нет». Поэтому слияние славян с Россией, к которому стремится панславизм, не только не может быть целью здравой политики, с русской точки зрения, но было бы прямо опасным для России, так как это усилило бы «новыми струями уравнительного прогресса наши разлагающие демократические элементы и ослабило бы истинно-консервативные, т. е. византийские начала нашей жизни».

Существует соблазн очередного мифотворчества, умозрительного понимания идейного наследия А. С. Хомякова, использования его в «своих интересах». Особенно это характерно для так называемых западников. Приклеив в свое время ярлык «славянофилы» к своим идейным противникам, они теперь активно муссируют термин «любовь», часто употребляемый А. С. Хомяковым для прояснения категории соборности, толкуют его чуть ли не тождественным современному понятию «толерантность». Налицо подмена глубоко религиозного значения любви в смысле свободного полноценного единения людей на основе божественной благодати конъюнктурными «многомыслием», «плюрализмом», терпимостью к иному. Очевидно, что христианская любовь к злу невозможна, так же как невозможен холодный огонь. Лишь отделив человека от зла, мы его спасаем. «Благодатный огонь», исходящий от гроба Господня, не жжется и дан как чудо и обетование будущей жизни. Когда же признается право на гордыню, лихоимство, разврат и прочие мерзости и называется это «иным образом жизни», то тем самым люди, на словах исповедущие «любовь к ближнему», самонадеянно возлагают на себя «божественное» бремя «благодатного огня», что на самом деле погружает их самих и тех, кого они «любят», в «геенну огненную». Подлинная любовь, которую имели в виду славянофилы, по истоку своему свободна (невынужденна), по природе (почве) и направленности своей благодатна (божественна), а по виду связи жертвенна и целостна.

Изучение наследия А. С. Хомякова требует цельности, при этом метод познания должен соответствовать предмету. Нельзя рационально расчленять его учение, тем более, что пафос «проповеди» мыслителя есть цельность. Особенно это касается утверждаемого им принципа соборности. То, что западное рациональное сознание часто рассматривает как слабость, как отсутствие четких границ, размытость в формулировках, должно рассматриваться как сверхрациональная сила, стремящаяся к полноте.