А. С. Хомяков – мыслитель, поэт, публицист. Т. 1

Возвращаясь к философии свободы в ее оригинальной разработке русскими религиозными мыслителями, необходимо также обратить внимание на особый интерес А. С. Хомякова к истории, в том числе истории быта, верований, языка и философии. Известно, что самоопределение славянофильства, как и его духовная притягательность, во многом связаны с призывом Хомякова изучать родную историю и «читать летописи». История, таким образом, становится для него ключом к пониманию культуры и самой философии. Разнообразие позиций по отношению к истине связана, по Хомякову, с особенностью личных путей к ней. Но эта особенность не является «индивидуальной», субъективно-отделенной от самой истины и от других путей.

Методологическая ценность данного подхода несомненна, поскольку общепринятое отношение к философии как к проблемному полю (а не хронологической последовательности сменяющих друг друга школ и направлений) не снимает проблемы «философской разноголосицы». Ведь если истина, как утверждает философия, одна, «общезначима», – то откуда берется разница позиций? Либо она результат необоснованных амбиций философов, бесконечно пересказывающих друг друга и при этом претендующих на оригинальность. Либо истины вообще нет, ее целостность – фикция нашего ума; в лучшем случае – «некий X» как регулятивный «принцип полноты знания» (Э. Кассирер), не имеющий ничего общего с действительностью существования, его экзистенциальной полнотой и целостностью.

Известное и часто воспроизводимое возражение Бердяева на данное, весьма типичное рассуждение опирается на диалектику общего и особенного, почерпнутую в работах Хомякова. Выглядит оно следующим образом. В истории философии представлены личные взгляды философов, отличающиеся своеобразным углом зрения на общие философские проблемы, так или иначе отсылающие человека к его духовной родине и проблеме отношений с ней в период современной «эмиграции» из нее. Потерянный и возвращенный рай – вот тема философии, и в этом смысле, действительно, поиски Древнего Китая и Древней Индии так же касаются проблемы спасения, как поиски Древней Греции и современной Европы[1517]. Но личный характер философской позиции не означает, что философ является ее «автором», придумывая проблему «из себя». Открытость истины, характеризующая самое ее существо как действительную данность, раскрывается в невозможности манипулировать ею, в том числе и в невозможности «придумать» ее. Потому-то «авторство» философа есть его собственный ракурс понимания. Личный, но не индивидуальный, т. е. не массовый в своем основании.

Личный ракурс, таким образом, совпадает с «идеальным» способом видения. Он не теряет своей актуальности для других, выступая примером и, возможно, образцом. Но он никогда не может стать «рельсами», по которым покатится «вагонетка» чужого познания: даже если все этапы метода будут расписаны и полностью совпадут с тем, что «нужно» другому человеку, от него всегда будет требоваться как минимум собственное усилие «встать» на предложенные рельсы, прежде чем «покатиться» по ним. Соответственно проблема личного усилия, включающего человека в философскую проблематику как активное звено, всегда остается в качестве ключевой для понимания характера философской деятельности. Поэтому «разноголосица философских суждений» – не показатель «слабости» или «незрелости» философской мысли (как и не показатель ее «ненужности» или «вредности»).

Она «не нужна» и «вредна» в том случае, когда человек «в порыве социальности» утрачивает собственно человеческие качества (отношение к духу), сохраняя при этом стадные инстинкты. Но она более чем нужна тогда, когда порыв «слепой» биологической энергии все же преодолевается духовным усилием, – что и раскрывается в философском творчестве и его реальной жизни, сопряженной, между прочим, и с конкретной социальной работой церкви. Или в той же самой православной журналистике, которой Бердяев занимался, – возможно, следуя не только экономическим соображениям, но восприняв духовный урок жизни Хомякова и его журналистско-проповеднической работы.