У А. С. Хомякова, чьи идеи Н. А. Бердяев называет философией свободно волящего духа, противоположной всякому детерминизму и необходимости, должно быть что-то связанное с осмыслением социальных ограничений. В его историософии социально ограничительный принцип опознается в кушитстве, суть которого заключается в признании приоритета внешней жизненной необходимости, которую дух должен признать и беспрекословно ей служить или уничтожить себя для получения свободы, как в буддизме. Большинство при этом, ограниченное грубо инстинктивной логикой и вещественными страстями, постоянно стремится к кушитству.
«Народ порабощенный впитывает в себя много злых начал: душа падает под тяжестью оков, связывающих тело, и не может уже развивать мысли истинно человеческой»[1421]. Как видно, автор не чужд понимания и критики социальных ограничений. Кушитству, как принципу внутренней порабощенности на основе признания приоритета внешних ограничений противостоит иранство как принцип внутренней свободы и творчества. Получается, что общества подразделяются у Хомякова на социально ограниченные, живущие на основе механистической подчиненности внешним стереотипам и социально свободные, построенные на началах любви и свободной взаимной симпатии. Хомяков постоянно критикует кушитско-механистические социальные стереотипы как в Западной цивилизации, откуда они попадают и в Россию, так и местные, российские проявления этого феномена. Он выступает против западнического инфантилизма как рабского преклонения перед внушаемыми извне авторитарными социальными установками и механического поведения на их основе. Западничество, по Хомякову, есть проявление слабоумия и пошлости.
Фактически он выступает против концептуальных ограничений Западной цивилизации как совокупности ее базовых ценностно-целевых установок, таких как культ технического прогресса, индивидуализм, меркантилизм, вражда наций и классов, рационализм, рассудочность, законничество, материализм, формализм, подчиненность церкви государству. Западная цивилизация выступает у Хомякова в качестве носителя кушитского принципа, а русская цивилизация – иранского. Автор видит на Западе проявления иранского принципа в прошлом как «страны святых чудес» и в настоящем как «внутренней» Англии. Значит, отношение А. С. Хомякова к Западу весьма неоднозначно, неприемлемой для него является возникшая там «цивилизация модерна», а симпатизирует он средневековой европейской цивилизации.
Выражением концептуальных социальных ограничений является идеология, их приспособление к конкретной социально-исторической и природной реальности. Одной из форм идеологии является религия. Хомяков критикует неправославные религии, в том числе католичество и протестантизм, что может быть интерпретировано как критика идеологических ограничений, наличествующих в иных цивилизациях. Здесь, однако, следует отметить, что сам А. С. Хомяков движущей силой развития цивилизаций видел веру. «Разница судеб происходила от разницы в вере»[1422]. Так, по его мнению, развитие мусульманской цивилизации затормозило то, что ее вера была человеческой выдумкой, а потому, достигнув предела этой веры, мусульманская цивилизация зашла в тупик. Христианство же, по Хомякову, включая в себя всю полноту божественной истины, не может составлять ограничений для человечества. В гносеологии Хомякова вера есть функция воли допредметной и дорассудочной. По его мнению, грубый и ограниченный разум, ослепленный порочностью развращенной воли, не видит и не может видеть Бога, для которого он внешен, как и подчиняющее этот разум зло.
Однако религия может пониматься по-разному: и как сама по себе вера, и как способ связи с трансцендентным, и как идеология, поддерживающая и проецирующая на общество определенные верования. Последнее представление о религии как манипулятивной идеологии господствующих классов исторически возникло на Западе, который критикуется Хомяковым за его цивилизационную искусственность, механистичность и сконструированность. Именно поэтому осмысление А. С. Хомяковым католической и протестантской религиозности может интерпретироваться как критика религиозно-идеологических социальных ограничений.
Одной из первичных форм идеологии является язык. У А. С. Хомякова есть критика языковых социальных ограничений: «<…> французский язык, создание городов, быть может, и не совсем скудный для выражения мысли <…> богатый для выражения мелких житейских и общественных потребностей, носит на себе характер жалкого бессилия, когда хочет выразить живое разнообразие природы»[1423]. «Пороки французского языка более или менее принадлежат всем языкам Европы»[1424]. Автор рассматривает европейские языки как «мертвые», «технические». Так в языке закономерно проявляется концептуальная ограниченность соответствующей цивилизации.