Хомякову и Киреевскому принадлежит первая, отчетливо выраженная рефлексия об особенностях русского просвещения, которое во многом определило в свою очередь особенности русской культуры, философии, искусства, литературы. Если западное просвещение рационалистично нацелено на развитие изощренности интеллекта, то русское просвещение подразумевало всегда иную главную цель – озарить духовным светом душу человека. Это принципиальное различие, даже противоположность, не исчезло до сих пор, что свидетельствует о неуничтожимости русской духовной традиции, выявленной философски нашими выдающимися славянофилами. Бог весть, не окажутся ли пророческими слова А. С. Хомякова в отношении будущей роли России, хотя сказаны они были о Византии?! Слова эти таковы: «Несколько раз потрясенная до основания, она снова утверждалась и отстаивалась; побежденная и почти покоренная, она покоряла и пересозидала своих победителей силой своих просветительных начал»[1349].
Ю. Б. Мелих
Учение о личности А. С. Хомякова и Л. П. Карсавина
Алексей Степанович Хомяков и Лев Платонович Карсавин – два выдающихся русских мыслителя, светских богослова, историка. Слишком многое их связывает, слишком очевидна эта связь, чтобы сделать из нее нечто особенное и интересное для исследования. Кроме того, что мать Карсавина Анна Иосифовна, урожденная Хомякова, внучатая племянница Алексея Степановича, Карсавин ссылается на его творчество, переводит работы Хомякова и пишет важную для понимания его взглядов статью. Общими являются также их интересы к немецкой романтике и к диалектике идеализма, к светскому богословию как в Германии Ф. Шлейермахера и Мёлера, так и во Франции Жозефа де Местра, Шатобриана, Бональда. Сила обоих мыслителей в их обращении к истории, они реальны, а потому и убедительны. Оба пытаются осмыслить место в ней России, Хомяков – теоретик славянофильства, Карсавин – евразийства. Упреки к их взглядам тоже похожи. Хомякова критикует П. А. Флоренский за близость его идей к социализму, а Карсавина – за «нелюбовь к свободе» (С. С. Хоружий) и «метафизическое порабощение личности» (Н. А. Бердяев). С одной стороны, Хомякова критикует В. В. Зеньковский за трансцендентализм, формализм познающего рассудка и разума, хотя Флоренский в противовес этому вменяет Хомякову имманентизм. Карсавина, в свою очередь, критикует за рациональное конструирование и аналитичность Н. Гаврюшин. С другой стороны, даже язык статей Хомякова показался «школьным богословам», которым был более привычен контекст современной им западной науки, «слишком живым», «не точным»[1350]. А Карсавина Н. С. Трубецкой упрекает за «расплывчатость и принципиальную неопределенность», за то, что он «стремится не разрешать противоречия, а становится на такую точку зрения, при которой неразрешимые противоречия мирно сожительствуют друг с другом. Ведь всегда есть какая-то степень отвлеченности, при которой любое конкретное утверждение оказывается равным своей противоположности. Карсавин находит особое удовольствие в такой игре ума»[1351]. Хомякова Герцен называет «закалившийся старый бретер диалектики». Противоречивость критиков связана с тем, что они остаются в рамках все того же системного мышления аналитической философии строгих понятий и определений, в то время как это уже новая методолгия в познании, это уже гермневтика и феноменология.
В учении о личности, о личностности сущего раскрывается новизна методологии и философии двух мыслителей. При этом можно представить онтологию Карсавина, а это в основе своей идея всеединства, как домысливание, развитие идей Хомякова. В. В. Зеньковский и П. А. Флоренский отмечают, как слабость концепции личности у Хомякова, именно отсутствие развитой онтологии. Возможно, идея всеединства и вводится в философский дискурс Вл. Соловьевым, чтобы укрепить и метафизически расстроить концепцию соборности Хомякова, я не знаю, есть ли исследования в этом направлении, это самостоятельная тема. Но все представители концепции всеединства не обходят вниманием тему соборности, включают ее в свою философию.