На статью Киреевского о просвещении откликнулись И. С. Аксаков, Т. Н. Грановский, Ю. Ф. Самарин, Н. Г. Чернышевский. Одни откликнулись восхищенно, другие – скептически, но вровень со статьей Киреевского по напряжению размышлений и их доказательности встала только работа Хомякова. Обособленно их рассматривать невозможно и ошибочно, статьи Киреевского и Хомякова – это единая, цельная, развернутая в исторических подтверждениях теория происхождения и ограниченности западной культуры, критическое отношение здесь не самоцель, а предостережение носителям русской культуры, особенно тем, кто занят делами просвещения.
Совпадает ли просвещение народа с замыслом Божиим о предназначении народа с его исторически выверенным путем, или просвещение деформирует собственную национальную традицию, полагаясь на завистливое заглядывание через забор западного соседа или на утопии того же соседа, рациональные, но бездушные, что испытано было Россией в попытках реализовать западную утопию «научного социализма», а ныне в потрясенном и в огромной степени опустошенном организме русской культуры, еще проще, чем в начале XX века, насаждаются другие, но тоже из западного арсенала идеи односторонней рассудочности, формального права, бездуховности, усиленные американизмом как апогеем прагматизма.
Личность в наше время стократ более, чем во времена ранних славянофилов, поражена болезнью личного самомнения. «Таков закон уклонения человеческого разума: наружность блеска при внутреннем потемнении»[1335]. Это уклонение погубило Рим, но оно проникло в глубины сознания западной цивилизации, где «наружная рассудочность брала перевес над внутреннею сущностью вещей»[1336]. Логическое, формальное совершенство законов Запада совсем не совпадает с принципами духовного устройства бытия – правдой, душевным теплом, преемственной связью поколений, поклонением высшим духовным святыням, а не материальной мощи денег, богатства, внешнего преуспевания. В Риме «ценилась внешняя деятельность человека и так мало обращалось внимания на ее внутренний смысл», римлянин (и это унаследовал и возвел в высшую степень Запад, вкупе затем с Соединенными Штатами Америки) «не любил дыма Отечества… Он любил в Отечестве интерес своей партии»[1337]. Вот этот ложный путь построения гражданского общества на основе правового государства с юридическими регулятивами жизни, отыскиваемыми в межгрупповой борьбе частных интересов партий, противоречит исторической сущности русского бытия. Если пагубу формального юридизма достаточно развернуто обосновали А. С. Хомяков и И. В. Киреевский, то чуждость для России идеи расчленения народа на политические и иные партии доказательно раскрыл П. Е. Астафьев. Однако их работы, судя по многим признакам, не прочувствованы, а скорее всего попросту не прочитаны теми, кем определялась и определяется реальная политика и государственное строительство нашего Отечества. Не только своих современников, как свидетельствует наша история, подразумевал А. С. Хомяков, когда писал о тех, кто, «разорвав цепь предания», «наложили на искусственное здание своих новых исповеданий неизгладимую печать юридического утилитаризма или рассудочной полезности, возведенной в закон всего духовного мира»[1338].
Стоит и сегодня вчитаться в аргументацию Хомякова о причинах гибели Византии, не сумевшей осуществить идею христианского государства и тем самым указать путь человечеству. К существенной, но все же второстепенной причине он относил неспособность византийцев признать в славянах, которые в немалом числе приливали к ним с Севера, братьев, и они «готовы были своею свежею кровью укрепить состав одряхлевшего общества»[1339]. Главной же причиной Хомяков считал рабское следование мысли византийских эллинов за законоведами Рима: «христианство почти не проникало в каменный Капитолий юристов»[1340].
Область права оказалась коварной для жизни империи, ибо христианство удалилось в область частной жизни каждого человека, а право и роль его носителей, юристов, государственных деятелей, определяющих общественную жизнь, целиком перекочевали из языческого Рима. Убежищем христианства стала созерцательная жизнь монахов, но они удалялись от общества и не могли влиять на государственную политику, «зловоние общественной неправды, разврата и крови заражало государство и сквернило всю землю византийскую»[1341].
Отшельники, монастыри могут влиять на паломников, но они оказываются бессильными, если общество в целом, и особенно его правители, растлены, озабочены лишь формальными законами и их соблюдением, равнодушны к духовной жизни. Византийские монастыри не могли спасти империю, но чистота и цельность просветительского начала, таившаяся в монастырях, спасла, по убеждению Хомякова, будущую Русь.