Русская религиозная мысль XIX – XX веков последовательно утверждала онтологичность любви. Любовь составляет сущность Божества, лежит в основе акта Творения, дает толчок развитию Универсума, из нее произошло все, что «начало быть». И если в послегрехопадном порядке природы действует слепой и смертный закон, закон вражды, раздробления, обособления, взаимной непроницаемости[1190], то любовь являет собой иной, высший закон, в ней – начало единства, Божественной связи, организации бытия, того, что П. А. Флоренский позднее назовет эктропией, а физик-философ Н. А. Умов – «третьим законом термодинамики»[1191]. Любовь есть тот совершенный, должный принцип связи вещей, который воцарится в преображенном, бессмертном бытии, где не будет неродственности и розни, не будет смерти и вытеснения, где, как писал Достоевский, «мы будем – лица, не переставая сливаться со всем»[1192]. У Хомякова находим именно такую трактовку любви: она – и весть о Царствии Небесном, и путь к нему, и зиждительная основа этого Царствия. В трактате «Церковь одна», рисуя образ благобытия, в котором «Дух Божий, т. е. Дух веры, надежды и любви, проявится во всей своей полноте, и всякий дар достигнет полного своего совершенства», он подчеркивает: «над всем же будет любовь»[1193]. Более того, надежда и вера, сопровождающие нас во временном, земном бытии, где «Бога человеком невозможно видети», изменят свое содержание в вечности Иерусалима Небесного, когда преображенное человечество уже непосредственно узрит Творца, когда «сам Бог с ними будет Богом их» (Откр. 21): «…вера, пришедшая в совершенство, будет уже полным внутренним ведением; надежда же будет радостию»[1194]. Любовь же и в Царствии Божием «сохраняет свое имя»[1195], она и в повоскресном состоянии пребудет любовью.
Антропология Хомякова тоже строится на идее любви. Любовь – основа цельности человека, единящий корень его личности. Она сотериологична, служит восстановлению и просветлению в человеке образа Божия. Становясь движущей силой идей и поступков существа сознающего, ведет его путями правды; собирая духовные силы и дарования человека, дает им высшее, благодатное развитие.
Разумеется, способностью к просветлению и одухотворению личности, к восстановлению ее целостности и полноты обладает только благодатная, верующая. любовь. «Любовь, дробящая душу, есть не любовь, а разврат»[1196]. Последовательно и бескомпромиссно ополчается Хомяков на ложные, обманные лики любви, забывшей о том, что ее источник – в Боге, подчинившей себя человеческой самости и тем самым питающей индивидуализм, который, по мысли философа, ведет к разрушению личности. «Любовь как требование притязательное и себялюбивое», любовь, ставящая себя в центр «я» – «ты» отношения,
есть еще неотрешившийся эгоизм. <…> Истинная любовь имеет иное, высшее значение. Предмет любимый уже не средство: он делается целию, и любящий уравнивает его с собою, если не ставит выше себя; иначе сказать, признавая его уже не средством, а целию, он переносит на него свои собственные права, часть своей собственной жизни ради его, а не ради самого себя. Таково определение истинной, человеческой любви: она по необходимости заключает уже в себе понятие духовного самопожертвования. Без сомнения, всякая деятельность исходит от человека, от его внутренних требований и, следовательно, имеет в себе характер эгоистический; но в любви она переходит на высшую степень, на степень самоотрицающегося эгоизма. Оттого-то, и только оттого, любовь есть нравственнейшее чувство, к какому только способно духовное существо, высшее, к чему только может стремиться человек[1197].