Не только в поэзии, но и в социально-философских работах Хомякова несказанное имеет важнейшую конструктивную роль. В этом ракурсе оно во-первых, приобретает значение сокрытости, непроясненности отечественного исторического бытия («… достоинства наши затаены, а пороки дерзко выставлены на показ»[1184]; во-вторых, критике и самокритике «неполного знания» своего народа противопоставляется адекватное знание, которое равносильно знанию несказанного («печатное слово <…> не адекватно ему»): «Невысказанное, невыраженное таится в глубине его существа и доступно только ему самому и лицам, вполне живущим его жизнью», «всякий живой народ есть еще невысказанное слово»[1185]; наконец, третье значение несказанного можно вычленить при специальном анализе Хомяковым теории познания и знания: здесь речь идет об особенности нетеоретического сознания, его практической формы, когда «мысль облекает себя в дело»[1186], и данное – «полное сознание», по Хомякову, – я бы также включил в спектр значений несказанного как характеризующее формы непосредственной жизненной практики, а также те опыты жизни, которые принимают реальность совершенства воплощенного идеала. Последнее положение, как представляется, имеет для двух мыслителей принципиальное теоретико-методологическое и мировоззренческое значение: совершенство как идеал (исторический, социальный, человеческих отношений, идеал веры и познания) является для Паскаля и Хомякова ведущим определяющим ориентиром и теоретических медитаций, и собственной личной жизни. Уверенность в онтологической наличности идеала совершенства (истины, добра, любви) объясняет их страстность, максимализм, нелицеприятную критичность и самокритичность, доведенную Хомяковым до нравственно-предельного, метаисторического призыва к покаянию…
Видимо, в культурном мире человеческого духа существует некий закон схождения великих мыслителей в единое пространство мысли, из несказанного эпицентра которого звучит симфония разноязыких и многотональных слов и в котором очевидна coприсутственность Паскаля и Хомякова. Другой вопрос, что эта общность не предопределила общности судьбы их наследия: паскалеведение сложилось в целое гуманитарное направление, Хомяков же от своих последователей услышал, скорее, укоры, чем одобрения («западник», «друг-враг» Герцен нашел больше благодарных слов, чем «единомышленники-славянофилы»).
«Каждому веку свой труд», – интерпретирует Хомяков извечную мудрость; а современность, похоже, вполне адекватно может сказать о себе самой другими его словами: «Дай Бог деятелям на путях истины, более совершенной, – той же силы, которую показали многие деятели одностороннего просвещения и мысли»[1187]. Хомякову могло бы принадлежать авторство следующего фрагмента из «Мыслей» Паскаля, адресованного как последующим славянофилам, так и современникам: «<…> все несчастье людей состоит лишь в одном – неумении спокойно пребывать у себя дома».
А. Г. Гачева
Философия любви А. С. Хомякова
Где искать источник хомяковского учения о любви? Пожалуй, ответ очевиден. Священное Писание, главная Книга человечества, а в ней – «Новый завет» со Христовым «Заповедь новую даю вам, да любите друг друга» (Ин. 13: 34), Иоанновым «Бог есть любовь!» (1 Ин. 4: 8) и «Возлюбленные! Будем любить друг друга, потому что любовь от Бога» (1 Ин. 4: 7), Павловым «Достигайте любви!» (1 Кор. 14: 1), венчающим его богодухновенное слово: «Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится» (1 Кор. 13: 8).
Заповеди, прореченные девятнадцать веков назад, обретают у философа-славянофила новую силу звучания – и это в «век отчаянных сомнений, в наш век, неверием больной» (Ф. И. Тютчев), в век тоски и духовного скитальчества, когда «вера в свою душу и ее бессмертие»[1188] утрачивалась все сильнее и безнадежнее, когда столь далеко и, казалось, непоправимо разошлись пути Церкви и культуры и разрыв между храмовой и внехрамовой жизнью[1189] обнажился воочию.
С Хомякова в русской мысли двух последних столетий зачинается та рефлексия о смысле любви, которая затем многолико и многообразно отзовется в творчестве Н. Ф. Федорова, С. Н. Булгакова, С. Л. Франка, В. С. Соловьева, Б. П. Вышеславцева, А. К. Горского… В определенном смысле философия Хомякова и есть философия любви: любовь здесь поистине универсальная категория, организующая все уровни хомяковского синтеза – учение о бытии и о познании, антропологию, этику и эстетику, философию религии и социальную философию…