А. С. Хомяков – мыслитель, поэт, публицист. Т. 1

Бердяев считал, что учение о воле составляет центр гносеологии и метафизики Хомякова[1157]. Истина открывается человеку в действии, в религиозном опыте, в практике целостного духа. Для философии критерий истины также заключается в целостной жизни духа, а не в интеллекте. Таким образом, Хомяков противопоставляет веру рассудку, но не разуму, она есть функция целостного разума. «Я называю верой ту способность разума, которая воспринимает действительные (реальные) данные и передает их на разбор и сознание рассудка»[1158]. Сравним это с высказыванием В. С. Соловьева: «Что есть действительность – мы верим, а что такое она есть – это мы испытываем и знаем»[1159].

Понятие «вера» Хомяков применяет только к религиозным состояниям разума. По отношению к внешнему познанию надо использовать термин «живое знание» («живознание»). Разум в стадии «живознания» еще не отделим от воли, от объекта и даже от того, что стоит за ним. Это признание бытия как единства всего, это основное положение онтологии Хомякова, которое он противопоставляет идеализму.

Немецкая идеалистическая философия, считает Хомяков, поставила цель воссоздать логическим методом целостный разум. Однако идеализм абстрагируется от реальности как целостности. Русский философ исходит непосредственно из целостного духа, в котором воля и разум едины и нераздельны. У Хомякова разум – волящий, воля – разумна. Немецкий идеализм, как и его слабое продолжение – материализм, заключали в себе идею безвольности. В русской философии преодоление абстрактного идеализма породило конкретный идеализм, требовавший воли, утверждающий конкретный и целостный дух.

По мнению В. В. Зеньковского, Хомяков «первым в русской философии выражает позицию онтологизма в гносеологии»[1160]. Реальность для русского философа – это полнота бытия, божественная истина, и он весь устремлен к подлинной реальности. По словам Флоровского, у Хомякова совсем не было чувства почвы, заземленности. Однако у него была воля, был мужественный порыв к истинному бытию, жажда небесного.

Взглянул я на небо – там твердь ясна:
Высоко, высоко восходит она
Над бездной;
Там звезды живые катятся в огне,
И детское чувство проснулось во мне,
И думал я: лучше нам в той вышине
Над звездной.

Эта поэтическая мысль удивительно родственна стихам философа и поэта Владимира Сергеевича Соловьева:

И под личиной вещества бесстрастной
везде огонь божественный горит.

В стихотворении «Видение» Хомяков духовно пребывает в подлинной реальности, обращаясь к ангелу со словами:

<…>
эфирным дуновеньем,
Небесный брат, коснись главы моей;
Всю грудь мою наполни вдохновеньем;
Земную мглу от глаз моих отвей!..
И полный сил, торжественный и мирный,
Я восстаю над бездной бытия…

Глубокий смысл слов «восстаю над бездной бытия» ясно приоткрывается, если их соотнести с первыми словами Ветхого Завета (Книги Бытия): «В начале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою» (Быт. 1: 1–2).

Хомяков духовно восстает над бездной бытия еще не сотворенного мира или уже сотворенного, но вследствие грехопадения отпавшего от подлинного бытия, поднимается на крыльях целостного разума, воспаряет в Духе Святом на вершину познания и полноты бытия.

Приобщение к благодати невозможно на основе бытового самочувствия. Хомяков – мужественный и волевой мыслитель, лишенный сентиментальности и материальной чувственности. «Хомяков, – пишет о нем Флоровский, – был убежденным волюнтаристом в метафизике. В его мировоззрении, прежде всего, чувствуется упругость мысли, – воля разума»[1161]. Воля, в понимании Хомякова, это последнее слово для сознания и первое для реальной действительности. «Полное разумение, – говорит он, – есть воссозидание, то есть обращение разумеваемого в факт нашей собственной жизни»[1162].

Как и многим русским философам, Хомякову было близко чувство недостаточности единичного человека. Флоровский отмечает: «Всего менее Хомяков допускает свободу частных мнений. Рациональную убедительность он отстраняет. Вера не есть и не может быть частным делом». О подобном говорит и Соловьев: «Единичный человек сам по себе, или в отдельности взятый есть лишь абстракция», его нет в действительности. Только человечество в целом есть живое единство, нас обнимающее. Оно нас наполняет, а мы в нем растворяемся. «Порядок действительного отношения таков: от высшего – к низшему, от более конкретного – к более абстрактному… Целое первее своих частей и предполагается ими… Части всегда предполагают свое целое и подчинены ему»[1163].