- Ты действительно хочешь знать?
- Это могло помочь. Не знаю, что бы я сделала, но все могло пойти по-другому.
- Сомневаюсь. Ты была такая маленькая самоуверенная нахалка. На самом деле, довольно
противная. Ты все это знала тогда. Он хотел тебя избавить от неприятностей.
- И почему бы?
- Он был от тебя без ума. Удивляюсь, что ты спрашиваешь.
- Учитывая факт, что он трахался с тобой.
- Ты знала, за кого выходила. Ты серьезно думала, что он будет хранить верность?
- Кто тебя заставлял болтать, когда Микки просил этого не делать?
- Я боялась, что он пострадает ни за что, как оно и вышло.
- Эрик знал насчет Микки?
Дикси на мгновение заколебалась.
- Мы пришли к соглашению.
- Я не говорю о сейчас. Он знал тогда?
Дикси глубоко затянулась, обдумывая ответ.
- Жизнь была трудной для Эрика. Ему было тяжело приспособиться после возвращения.
- Другими словами, нет.
- Между мной и Микки не было никакой эмоциональной связи. Зачем зря причинять боль?
- Почему бы тогда вашим супругам не узнать правду о вас? Если там не было никакой
любви, если это просто сексуальное обслуживание, как ты заявляешь, почему не сказать
нам?
Она молчала, уставившись на меня широко открытыми глазами.
- Вопрос не гипотетический. Я правда хочу знать. Почему бы не быть с нами честными, если ваши отношения значили так мало?
Я подождала.
- Ладно, я помогу. Хочешь знать ответ? Попробуй это. Потому что мы бы выгнали вас
пинком под зад и положили этому конец. Не знаю насчет Эрика, но я не терплю
неверности.
- Возможно, есть вещи насчет преданности и верности, которые тебе не понять, - ответила
она.
Я на секунду закрыла глаза. Мне хотелось приподнять передние ножки ее стула и
опрокинуть ее, просто для удовольствия услышать, как ее голова стукнется об каменный
пол. Вместо этого я тихонько вспомнила статью из уголовного кодекса. Нападение - это
противозаконная попытка, связанная с возможностью нанести телесные повреждения
одного человека другому... Оскорбление действием - это сознательное и противозаконное
использование силы или насилия одного человека по отношению к другому.
Я улыбнулась.
- Ты думаешь, это было нормально, делать из нас дураков? Удовлетворять свои прихоти за
наш счет? Если ты думаешь, что это преданность, у тебя кукуха съехала.
- Не надо быть такой грубой.
С дальнего конца патио раздался голос.
- Извините. Дикси?
Мы обе оглянулись. В дверях стояла Стефи.
В первый раз Дикси выглядела смущенной, краска выступила на ее щеках.
- Да, Стефи. Что такое?
- Пришла мисс Яблонски. Хотите поговорить с ней сейчас, или перенести?
Дикси нетерпеливо затянулась и погасила сигарету.
- Попросите ее подождать в моем офисе. Я сейчас приду.
- Конечно. Нет проблем.
Стефи задвинула стеклянную дверь и ушла.
- Это зашло достаточно далеко, - сказала Дикси. - Вижу, тебе доставляет удовольствие
читать мораль. Всегда нравилось.
- Да. Правильно. В этом случае имею право.
- Когда допьешь вино, можешь уйти самостоятельно.
- Спасибо. Было весело. Ты ни капельки не изменилась.
- Ты тоже.
7
Я была посередине подъездной дорожки, направляясь к выходу, когда заметила встречную
машину. Это был сделанный на заказ фургон, я таких раньше не видела, гладкий, черный и
квадратный. За рулем был Эрик Хайтауэр. Я не уверена, что узнала бы его, если не
ожидала бы здесь встретить.
Я притормозила фольксваген, погудела и опустила стекло. Он поравнялся со мной, остановился и тоже опустил стекло. Под майкой его мощные плечи и бицепсы выглядели
гладкими и загорелыми. В прежние дни в Хонки Тонк его взгляд вечно был стеклянным, а
бледная кожа выдавала человека, научившегося сочетать свои лекарства с алкоголем, ЛСД
и травкой. Тогда он носил жидкую бородку и прямые темные волосы, распущенные по
плечам или завязанные в хвост тряпочкой.
Мужчина, который сейчас вопросительно разглядывал меня, восстановил свое здоровье.
Его голова была выбрита, череп аккуратный, как у младенца. Исчезла борода и мутный
взгляд. Я видела фотографии Эрика в форме, до того, как он уехал во Вьетнам: молодой, красивый, двадцати одного года, почти нетронутый жизнью. После двух лет службы он
вернулся в мир изможденным и несчастным, озлобленным и замкнутым. Казалось, у него
много накопилось в душе, но он был не в состоянии объяснить это никому из нас. И никто
не осмеливался спрашивать. Одного взгляда на его лицо было достаточно, чтобы убедить
нас, что то, что он видел, было адом и не выдержит ближайшего рассмотрения.
Теперь я подозреваю, что он считал нас несправедливыми и относящимися к нему
неодобрительно, когда на самом деле мы боялись того, что видели в его глазах. Лучше
отвернуться, чем страдать от этой пытки.
- Вам помочь? - спросил он.
- Привет, Эрик. Кинси Миллоун. Много лет назад мы тусовались вместе в Тонке, в
Колгейте.
Его лицо разгладилось и просияло, когда он понял, кто я такая.
- Эй. Конечно. Без дураков. Как дела?
Он протянул руку и мы соприкоснулись пальцами, так близко к рукопожатию, как смогли, сидя в разных машинах. Его темные глаза были ясными. В свои пьяные дни он был тощим, но с годами прибавил необходимые килограммы. Успех хорошо на нем сказался. Он
выглядел уверенным и выдержанным.