72 часа (ЛП)

— Теперь я вас не вижу. Я вас не слышу. Я не смогу вас найти. Это устройство было пультом управления камерами. Без него они не работают. — Брайс улыбается, и это ужасно. — Я дам вам полдня. Если начну охотиться, вы умрете. Если думаешь, что я не смогу найти вас без всех этих камер, ты ошибаешься. Я найду вас. И когда сделаю это, я буду резать вас по кусочкам, и вы будете ползти за мной, умоляя меня оставить вас в живых. Только тогда я покончу с вами.

— Этого никогда не случится, — рычит Ноа.

Брайс смеется.

— О, еще как случится.

Он отступает на несколько шагов, целится и нажимает на курок.

ГЛАВА 17

Мне требуется секунда, чтобы понять, что ублюдок выстрелил Ноа в ногу. Рык боли срывается с его губ, когда он пятится. Я едва успеваю прикрыть рот рукой, сдерживая крик. Он не знает, что я здесь. Сиди. Тихо.

Меня трясет, когда Брайс наклоняется к Ноа и говорит:

— Первая кровь. Посмотрим, как далеко ты уйдешь теперь. Я вернусь совсем скоро, и на этот раз все будет серьезно.

Брайс отступает назад и смотрит на деревья. Я не двигаюсь. Просто прячусь за веткой, молясь, чтобы он меня не увидел.

— Лучше спустись и перевяжи своего друга, Лара. Теперь, когда он ранен, мне даже интересно, как хорошо ты сможешь защитить себя. И кстати, я так рад снова тебя видеть.

Он огибает дерево, и я вижу, что он смотрит прямо на меня. Он ухмыляется, и страх сдавливает мне горло.

Через секунду Брайс поворачивается, садится на мотоцикл и исчезает в лесу.

Нет.

Я жду несколько минут, прежде чем спуститься с дерева. Уже у самой земли я теряю опору. Не рискуя упасть на раненую ногу, я решаю приземлиться на бок. Резкий вздох вырывается из моей груди, и несколько секунд я просто лежу, пытаясь отдышаться. Я хватаюсь за живот, делаю несколько глубоких вдохов, а затем перекатываюсь и встаю. Я бегу к Ноа: он держится за ногу, лицо бледное, он хватает ртом воздух. Боже. Нет.

— Ноа! — кричу я, падая на колени рядом с ним.

Так много крови. Она пропитывает его джинсы, стекает между пальцев. Мне нужно остановить ее, я должна остановить ее сейчас. Я не думаю, даже не позволяю себе испугаться. Я срываю повязку со своей едва зажившей раны и плотно обматываю ее вокруг его ноги, пытаясь остановить кровь.

— Я не могу обработать рану, пока не остановится кровь.

Он ничего не говорит. Он такой бледный.

— Ноа. Эй, посмотри на меня.

Наши взгляды встречаются, и от боли, которую я вижу в его глазах, мне хочется схватить его в охапку и бежать.

— Ноа, с тобой все будет хорошо. Мы остановим кровь, и я обработаю рану.

Он ничего не говорит. Ему так больно. Я вижу это. Слышу это в его тяжелом дыхании.

Я сжимаю руками повязку и крепко держу ее. Кровь пачкает мои руки, но мне все равно. Мысль о том, что я могу потерять Ноа, намного сильнее страха перед кровью. Я не знаю, сколько времени должно пройти, чтобы кровь перестала течь, но, кажется, так сразу не получится. Мне нужно больше давления. Я убираю руки, разрываю остатки его рубашки и крепко завязываю вокруг ноги.

Натягиваю ткань так сильно, как только могу, чтобы сделать повязку туже. Это занимает несколько минут, но, кажется, помогает. Мне надо придумать, как очистить рану, чтобы попытаться предотвратить инфицирование. Боже, а что, если пуля все еще там?

Его нога вся в крови. Мне придется смыть ее, чтобы увидеть, что там такое. Меня радует, что вокруг самой раны кровь уже густая и свернувшаяся. Это значит, что мы остановили кровотечение.

— Я намочу ткань в ручье. Обработаю рану.

Я встаю и, собрав как можно больше обрывков ткани, бегу к ручью. Боже, спасибо тебе за ручей, потому что без него мы, вероятно, были бы уже мертвы. Я падаю на колени — боль в ноге просто взрывается — и отстирываю с ткани кровь, пока не смываю столько, сколько смогу смыть. Не став даже отжимать ткань, я бегу обратно. С нее капает вода, мне нужно много воды.

Когда я возвращаюсь и опускаюсь на колени перед Ноа, его прекрасные, полные боли глаза находят мои.

— Посмотрите-ка на нее, — хрипит он, и в его голосе такая мука, что мне больно это слышать. — Ты прямо как настоящий выживальщик.

Я слабо улыбаюсь.

— Кажется, он недооценил меня, да?

— Думаю, да.

Я снова смотрю на его ногу, беру первый пропитанный водой обрывок ткани и начинаю вытирать. Он не издает ни звука, когда я очищаю рану, но его руки, лежащие по бокам, сжаты в кулаки, челюсти буквально сведены. Я продолжаю работать. Смываю столько крови, сколько могу, а затем осторожно прикладываю мокрый кусок своей рубашки к его ране. Ноа шипит сквозь зубы, и я поднимаю взгляд, чувствуя себя ужасно.

— Прости.

Он не отвечает.

Я его не виню.

Убираю ткань и изучаю рану. К счастью, пулевое отверстие чистое.

— Мне нужно, чтобы ты поднял ногу. Мне надо посмотреть, вышла ли пуля.

— Она вышла, — выдавливает он. — Я почувствовал, как она упала, когда ты закатала мои джинсы.

Боже, я знаю, как это больно. Но это к лучшему.

— Я не знаю, задела ли пуля кость, но она прошла ужасно близко. Остается надеяться, что повреждены только мышцы, как у меня. Это будет чертовски больно, но если я могу это сделать, то и ты сможешь.