Читаем 6b15ad8a063dbf87117dd400b69144d1 полностью

Мистер Уолтер охотно меня выслушал, но мои взгляды он не разделял. В его глазах человек, который написал великое стихотворение или великую пьесу, вовсе не был равен человеку, который победил горстку невооруженных дикарей или украл у варваров кусок земли и присоединил его к Империи. В глубине души он разделял мнение английской землевладельческой аристократии, которая считала, что обычный успешный генерал, адмирал или государственный деятель намного важнее, чем Шекспир или Браунинг. Его невозможно было убедить, что имена Гладстона, Дизраэли, Уолсли, Робертса и Вуда будут терять значение и тускнеть день ото дня, так что через сотню лет никто о них и не вспомнит, даже люди образованные, а слава Браунинга, Суинберна, Мередита или даже Оскара Уайльда будет со временем лишь расти и становиться всё ярче, так что через сто или пятьсот лет никому даже в голову не придет сравнивать напористых политиков вроде Гладстона или Биконсфильда с гениями вроде Суинберна или Уайльда. Он этого просто не понимал, а когда понял весомость моих доводов, заявил, что, если это правда, тогда тем хуже для человечества. По его мнению, любой человек, ведущий добропорядочную жизнь, стоит намного большего, чем автор любовных песенок или остроумных комедий - мистер Джон Смит стоит большего, чем Шекспир!

Он был глух к призывам абстрактной справедливости настолько, насколько может быть глух англичанин.

- Вы даже не утверждаете, что Уайльд невиновен, - бросил мне в тот раз Уолтер.

- Я верю, что он невиновен, - честно заявил я, - но лучше освободить сотню виновных, чем лишить этого человека права на справедливый суд. А как суд может быть справедливым, если в прессе уже много недель подряд печатают жестокие диатрибы против него и его произведений?

Уолтер снова и снова прибегал к одному и тому же чисто английскому аргументу.

- Пока осуществляется реальное правосудие - сказал он, - это - единственное, о чем нам следует думать.

- Реальное правосудие никогда не будет осуществлено, - закричал я, - это - всего лишь ваш идеал. Ваша стрела никогда не взлетит столь высоко, как вы метите.

Но тут я запнулся.

Если бы Оскар Уайльд был генералом или так называемым строителем империи, "The Times" взбудоражила бы общественное мнение и привлекла бы всеобщее внимание к его добродетелям, объявив, что их следует принять во внимание и простить его преступления, но поскольку он был всего лишь писателем, кажется, никто ему не был ничем обязан и никого не волновала его судьба.

А мистер Уолтер еще отличался широтой взглядов по сравнению с большинством представителей своего класса. В это время у него как раз гостил один ирландский джентльмен, который слушал мои мольбы в защиту Уайльда с плохо скрываемым возмущением. Упорство Артура Уолтера заставляло меня искать новые аргументы, я указал на то, что преступление Уайльда имеет патологический, а не уголовный характер, и в нормальном конституционном государстве его бы за это не наказали.

- Вы признаете, - сказал я, - что мы наказываем преступление, чтобы предотвратить его распространение: вычеркните этот грех из свода законов, и ряды грешников не пополнит больше ни один человек - так зачем же их наказывать?

- Я бы этих грешников стегал кнутом до смерти, - завопил ирландец. - На них жалко тратить веревку.

- Прокаженных наказывали в Средние века, - продолжил я, - потому что верили, что проказа заразна, а этот недуг даже не заразен.

- Уж поверьте, я бы их уничтожил, - вопил ирландец.

Меня раздражало то, что этот дурацкий предрассудок вредит моему другу, так что я, наконец, сказал с улыбкой:

- Вы реагируете слишком остро, в отличие от меня. Меня не воспламеняет сексуальная ревность.

Тут мистеру Уолтеру пришлось вмешаться, чтобы восстановить мир между нами, но вред уже был нанесен: мое заступничество не возымело эффекта.

Удивительно, насколько глубоко укоренены и долговечны предубеждения против писателей в Англии. Никто не только не пытается оценить их по их истинной значимости, которую смогут оценить лишь потомки, но и постоянно третируют как отверженных, которые не имеют права даже на самую обычную справедливость. Судебный процесс против Оскара Уайльда для мыслителя - наглядный пример, который подтверждает силу этого предубеждения, но некоторые могут объяснить предубеждение против Уайльда отвращением, с которым к этому преступлению относятся в Англии.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии