Читаем 5323fafd9daa43cea51194aed4d0639c полностью

Северус побрел мимо детской площадки, собираясь вернуться в центр города, пока кто-нибудь не принял его за извращенца. Пришлось напомнить себе, что теперь он выглядел на шестнадцать, не на тридцать восемь, и если его за кого и могли принять – то только за подростка, который шляется по темноте и изображает из себя бунтаря. Тем не менее, он все-таки не хотел, чтобы сюда приехали полицейские и, насторожившись, попытались бы вытянуть из него всю подноготную. Поэтому он обошел детскую площадку стороной – позади остались и неумолчный скрип качелей, и обледеневшая доска-качалка для малышей, и уличный фонарь, разливавший по земле болезненно-яркий свет.

Он решил еще немного пройтись, несмотря на негреющую куртку и разваливающиеся ботинки. Люди вокруг казались бодрыми и жизнерадостными – дьявол бы побрал всех этих придурков… Услышав пение церковного хора, Северус повернул голову – церковь стояла на другой стороне улицы, и из ее окон лился свет, золотистый, как сливочное масло. Он не мог вспомнить, когда последний раз заходил в церковь, если когда-нибудь вообще там был; в памяти всплывал смутный образ алтаря и свечей, но с тем же успехом это могла быть и какая-нибудь маггловская передача, которую смотрел по телевизору его отец. Тот был не слишком набожным человеком, а волшебники – так и вовсе неверующими: трудно положительно относиться к вероучению, которое требует, чтобы тебя сожгли на костре. Да, формально они праздновали Рождество, а не Йоль, но только потому, что эта привычка укоренилась среди них за долгие века мимикрии, когда волшебникам приходилось прятаться среди магглов. На самом деле Рождеством Северусу по-настоящему докучали только в детстве, в начальных классах, где от школьников требовались всяческие глупости – например, клеить из цветной бумаги красно-зеленые украшения…

Северусу вдруг вспомнился тот календарь из его спальни. Сегодня и впрямь было двадцать третье декабря, если только он не ошибся – а он совершал ошибки ничуть не чаще, чем терял воспоминания. По крайней мере, так ему казалось.

Стоп. Он представил календарь еще раз. Какая-то из дат была обведена черным кружком… которая? Тридцать первое декабря. Никаких пояснений, только жирный чернильный кружок. Но почему именно это число? Он бы не сделал этого без веской причины… как и не вернулся бы домой на праздники. Невозможность вспомнить выводила его из себя.

С досады он лягнул подвернувшуюся урну – та покатилась в сточную канаву, разбрасывая мусор, точно выпотрошенные внутренности.

- Эй, полегче, - запротестовал какой-то старик – но, заработав ледяной взгляд, поплотнее запахнулся в свою куртку, которая была куда как лучше, чем у самого Северуса.

- Приют там, юноша, - сказала старуха, показывая через дорогу, и добавила: - Пошли отсюда, Артур, здесь сыро, и…

Приют? Северус взглянул в указанном направлении, но там была только церковь. Церкви, правда, как он припомнил, часто ассоциировались с благотворительностью…

Например, с временными приютами для бездомных.

По некотором размышлении он счел эту идею вполне достойной. Ночевать было где-то надо, а денег у него не осталось. Будь он совершеннолетним – использовал бы Конфундус, чтобы попасть в гостиницу, но дважды за вечер незаконно применять магию в маггловском районе было слишком рискованно. В приют же было можно попасть, полагаясь не на магию, а на умение убеждать; если Северус смог морочить голову Темному Лорду на протяжении двух войн, то уж точно сумеет проторить себе путь в ночлежку для бездомных, выглядя как тощий мальчишка в обносках.

Он очень надеялся, что там его покормят, потому что так и не успел съесть свою яичницу из-за Лили.

На мгновение Северус чуть ли не всерьез задумался о том, чтобы зайти в церковь и сделать что-нибудь религиозное – скажем, поставить свечку или вознести молитву той неведомой силе, которая отправила его в это гнусное, отвратительное, беспросветное место, где была еще жива Лили.

========== Глава 3 ==========

Лили спрятала промокшую дубленку в платяной шкаф, а грязные ботинки запихнула под кровать. С волосами было ничего не поделать – они закручивались на кончиках, как всегда от влаги, но при известной доле везения и при включенном обогревателе они успеют высохнуть до того, как к ней заглянет кто-то из родных.

Переодевшись в пижаму, она села за письменный стол и достала листок бумаги для записей и зеленую ручку – ей вечно дарили зеленые подарки, хотя любимым цветом Лили был синий, – намереваясь записать все, что знала.

Привычку эту она переняла у Северуса и не отказалась от нее даже тогда, когда их дружбе настал конец, даже когда едва могла продохнуть от злости и обиды. На самом деле, именно тогда эта привычка ей очень помогла – тогда, и еще позже, когда Лили забеременела и приходила в ужас от одной перспективы стать матерью, – и особенно потом, когда Гарри наконец родился.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное