40 часов в Аду (СИ)

–Иди вперёд. В каюту, сюда, там есть всё необходимое. — Толкает он девушку в спину и тычет пальцем направление. Спускайся и сиди тихо, пока мы не приплывём. Не смей ко мне подходить, если не хочешь, чтобы я воспользовался этим. — Он показательно вынимает из широкого кармана непромокаемой куртки электрошок. — Меж тем нужно доставить нас к месту назначения, чёрт бы тебя побрал! — плаксиво вытягивает он и направляется в рулевую рубку.

«Не злой. Расстроенный. Отчаявшийся, — думает про себя Йерема, успокаиваясь. — Его нервозность имеет под собой основание. Те мужчины и Кевин ему явно важны, и сложно изображать из себя безразличного, когда узнаёшь об их гибели. У папуаски с ядом вместо крови хватает своих бед и не менее чудовищных, но это не значит, что в её сердце не находится места состраданию. Пусть выражает боль удобным ему способом».

Йерема не осматриваясь снимает мокрую рубашку и прячется под одеяло, сохранившее запах мужчины в составе спасательной группы. Мёртвого. Ей всё равно. Молчит и досадливо потирает в руках мешочек с ценными вещами. Как дочери колдуна, ей известны растения, помогающие говорить с духами и умершими, но при себе нет всех нужных для ритуала компонентов. Какую-то часть трав она жевала в пещере, проливая влагу на стылые каменные ступени. Время, проведённое там, всё равно былотомительно долгим, вопреки тому, чего она желала добиться от них. Её тянет поговорить. Но было не с кем уже давно и столько же ещё предстоит. Йереме нужно обсудить своё решение. Она предчувствует далёкое путешествие, скучное и в общем-то привычное, и терпит. Голод совсем не мешает. Терпит ради момента, что позволит убедиться в правильности своего решения. Она блуждает в размышлениях, ставших подобием развлечения, и разыгрывает разные сценарии, в одном из которых, и самом желанном, человек с глазами бессмертного древнегреческого божества, преднамеренно ставший его воплощением и оберегавший её от напастей, оказывается рядом. В сети ни слова не было сказано о том, что Харон состоял в пантеоне немилосердных, тёмных богов, и потому она только сильнее прониклась к крайне одинокому и грустному «старику».

В маленьком иллюминаторе напротив чёрные очертания острова уступают место такого же цвета морю, и больше не меняются. И так следующие десять часов при лёгкой качке судна супротив волн. Она отдаляется на рекордное расстояние от родины, но не задумывается об этом.

Тот всклокоченный человек не появляется до тех пор, пока яхта не достигает крупного индонезийского портового города — Джайапура; её проклятием будет вечно причаливать к берегам островов. Со впалыми щеками и бледно-красными белками глаз он наведывается к Йереме следующим днём. На слабо понятном английском он вкратце раздаёт инструкции, всучивает невзрачные штаны и зовёт за собой. С представительным владением хватает Йерему за предплечье и пересекает с ней мосты и живые улицы со здоровыми и обременёнными повседневными хлопотами людьми, не ведающими о том, кто она и какая катастрофа способна развернуться, укуси она кого-нибудь укусит. Изнурённый мужчина поглядывает на неё, выказывая страх, — на его округлом носу собирается пот — и Йерема невольно вспоминает всех тех, кто смотрел на неё просто как на человека, а не как на проклятие или жертву. «Четвёрка с Баноя, друзья, Кевин…» Неужели она теперь обречена видеть вокруг только испуг или беспокойство?

Внутри обветшалого старого и неприметного здания в одном из окраинных районов города винтовая деревянная лестница приводит её во временный штаб Консорциума.

— Коллеги, ребята, друзья! Мы здесь, — оповещает нервозный конвоир здешних постояльцев.

В широком коридоре со скрипящим полом и стенами с ободранными обоями открыто множество дверей, покрытых бледной состарившейся краской. В правом дальнем углу за светящимися приборами и парой мониторов в наушниках сосредоточенно сидят двое: мужчина и женщина. С умеренным любопытством они поворачивают светловолосые головы и внимательно рассматривают пришедших. В левой части коридора из проёмов высовываются смуглая полная девушка и худой блондин с затейливой круглой чёлкой. Они также пытливо уставляются на Йерему. Межполовую идиллию в этот момент меняют вышедшие из одной комнаты три фигуры. Низкая и полная плачущая брюнетка в красном деловом наряде с юбкой, сдержанный худосочный и высокий лысеющий мужчина в светлых джинсах и рубашке и такая же высокая поджарая и нахмурившаяся шатенка в брючном синем костюме. Все немолоды и настолько бледные, будто никогда не выходили на улицу.

— Отлично сработано, Майерс. Можешь отдохнуть, — участливо кивает лысеющий мужчина в направлении недавнего рулевого. Снова непонятная речь, схожая с испанской, которой владел Мануэль, учитель Йеремы.