1917. Неостановленная революция. Сто лет в ста фрагментах. Разговоры с Глебом Павловским

Но тут и опасность: революция не может себя остановить. Она стремится к безостановочному движению. Это порождает тяжкие аномалии и человекоубийство в ходе самой революции. Термидор, понятый как модель, есть необходимейшая фаза революции. Общий итог революции в огромной мере зависит от ее термидора. Вопрос: кто его осуществит? Каким будет термидор, зависит от масштаба людей, которых революция вынесла на поверхность, пускай даже в качестве контрреволюционеров! Хрестоматийный пример – без якобинского размаха Французской революции не было бы Наполеона.

И смысл идеи перманентной революции – в осознании своей революции как мировой, для перевода революционного дела в нормальную жизнедеятельность людей. Перманентная революция равно работает со своим началом и с ее концом – и даже с условиями своего прекращения. С этой точки зрения «самотермидорианец» Ленин позднего этапа жизни более, чем Троцкий, был лидером перманентной революции. Как ни странно это выглядит на первый взгляд.

61. Превращение революции в технологию. Техники слова

– Но как эти люди из уютных кофеен, в старомодных галстуках брали на себя такую ответственность за игры с гильотиной?

– А у них была санкция того самого, им известного слова «революция».

Странно незамечаемая вещь: что, устраивая революции, люди не знали, что делают, – но в России XX века они уже знали из истории, что это так называется! И они стали превращать революцию в технологию. Между прочим, в превращении революции в технологию основополагающая фигура Троцкого. Слово более не озадачивает – слово инструктирует. Все, что нужно сделать, делается технически. В первой после Октябрьской революции азбуке ее первой строчкой была: мы не рабы, рабы не мы! Но гениальным образом в эту фразу заложено: мы свободны в меру того, что рабы – не мы. «Вот где таилась погибель моя!» – сказал бы вещий Олег.

Упрощая: в русской революции, уже зная, что мы ее делаем, мы отменили прошлое, а настоящее провозгласили будущим. И в действие вступил гибельный вариант неоконченной революции, постепенно развернувшийся на всю планету.

62. Страшный суд и революция. Несбывшееся воскресение мертвых. «Не с нуля, но с начала»

– У революции беспощадная логика – та, что ныне делает ее для человеческого вселенства неприемлемой. Революция изначально одержима одной ведущей идеей и живет в ее возрастании. Она утопична. Она предельно идеологична. В ней застряла идея, впервые прозвучавшая в катакомбном христианстве, – новая тварь, новый человек!

Вспомним удивительную и потрясающую идею апостола Павла, идею Второго пришествия. Его интерпретацию Судного дня, Dies Irae. Он говорит: все мертвые восстанут, а живые изменятся. Поразительная мысль. Что такое «все мертвые восстанут»? Это значит – все наследства, все опыты, ныне разорванные между различными станами, племенами и языками, – все они придут к вам, как ваше общее достояние. И глядя на дорогу, усеянную костьми, вслушиваясь в живые голоса наших мертвых, я возвращаюсь к идее Павла. Высокая неосуществимость заложена в идее, соединившей воскрешение мертвых с Судным днем, который обновит всех живых! Но вы должны измениться. В исходном пункте заложены две взаимоотталкивающие идеи: если к нам приходят все опыты и выравниваются наследием, то опыты мертвых начинают говорить голосом разных живых. Тут компромиссом пахнет, тут пахнет согласием!

– Нет, совершенно другое: приходят жертвы требовать возмездия, и тут пахнет Страшным судом. Вот откуда революция началась. Она приходит, как Страшный суд, и Dies Irae отсюда.

– Да, но только как часть идеи. То, что мертвые восстанут и придут к нам всеми прошлыми человеческими опытами, – это революция отбрасывает, это не для нее. Она пытается начать с нуля и там, на «нуле», сотворить нового человека.

– Нуля не бывает, это иллюзия.

– Совершенно верно. Поэтому сегодня я говорю: не с нуля, но с начала[76]. Сегодня не революция нужна, а нечто иное. Люди протопали долгий путь. Костями людскими дорога уложена, но чему-то мы выучились. И в частности, выучились такой реформе, которая по объему равномасштабна революции и превышает ее.

Когда-то для радикалов Европы было самоочевидным, что без сокрушения строя угнетателей восьмичасового рабочего дня не добиться – а ведь получилось! Эстафета от революции, которая тщилась сотворить нового человека, «проскакивая из первого месяца в девятый», ведет к реформе. Ведет опосредованно – ревизией, отклонением, спором. Из утробы революции выходит реформа, приобретая новый смысл и значение. Но место рождения реформы – вовсе не обязательно на родине революции.

Часть 7. Русский внеземной коммунизм

63. Приход и уход идеи братства в России