1917. Неостановленная революция. Сто лет в ста фрагментах. Разговоры с Глебом Павловским

И твердая мысль, что я не могу согласиться с отождествлением советского времени с гитлеризмом. По очень глубоким соображениям. Не потому, что у нас было столько-то миллионов смертей, а там столько-то, – пустые речи. Мы в СССР раньше начали и к финалу шли медленнее. Но само начало наше было принципиально иным. Конечно, высвобождая запертого зверя из клеток, мы догадывались, чем станет освобожденный человек. Максимализм снятия табу стал праздником для многих, страшным праздником. Но когда Сталин и его отменил, мы с ним заодно пошли в сторону нации. Слава богу, к нацизму не дошли, но топчемся, топчемся… Странная ситуация, шли ведь именно туда. Не дошли, слава богу, но не дойдя – топчемся.

– А «генетическая вмятина», о которой ты сказал, – от нехватки событий или от их избытка?

– Думаю, от приверженности к событиям, жажды их. Пусть бы события были, и чтобы ты сам был в Событии! В основе истории лежит Событие. Революция – это религия События.

Вот сейчас я ухожу, куда – не совсем ясно. Великие исторические события, собственно, иудео-христианская затея. Иудео-христианская традиция ожидания События. Поразительный момент – иудеи ждали мессию, а мессия оказался ложным. Не было для иудея худшего преступления, чем лжемессия, мессия-обманщик. И каким казалось поражение Иисуса в роли мессии, самый способ поражения – крест! Но крест и оказался осуществлением миссии, а породивший и выносивший идею оказался лишним.