1917. Неостановленная революция. Сто лет в ста фрагментах. Разговоры с Глебом Павловским

– Завершаются века, и не только наши. Внутри собственной деградации Союза уходит предмет, вызвавший его к жизни, – братство в едином человечестве, питавшее советский феномен. Исторически необыкновенно странно, что мужицкая Россия стала на время сторонницей мировой революции. Но это же факт! Признайте бытие фактов, а после размышляйте о том, чем вас эти факты пугают, как они могли сбыться и какова их судьба.

Случайные события, носившие трагифарсовый характер, в два удара за несколько дней, сперва при помощи путча, а затем пугалом территориальных претензий России, завершили смерть СССР как планетарного тела. В скоротечности процесса есть гигантский плюс. Обвал избавил нас от самой страшной войны – за суверенитет. Теперь, когда суверенитет так легко нам дался, на поверхность выйдут другие проблемы. Нам не грозит советская реставрация. Нас ждет разное, но не то же самое. Смысл человеческого существования переносится с единства на обмен различиями. Это и есть уход советского предмета. Который совпал с деградацией порожденной им власти и моральным падением людей, считавших себя к ней причастными. Во всяком случае, здесь вам не комикс – здесь Шекспир.

64. Странности русского коммунизма. Почвенная ересь Владимира Ленина

– Для меня вопрос о «внеземном», неприкрепляемом к реальности происхождении коммунистической власти в России слишком серьезен. Вопрос нужно ставить так: в силу чего коммунизм и старая Россия смогли встретиться? Почему вообще Марксов проект оказался осуществим, пусть с гигантскими «поправками», в столь далекой от коммунизма России?

– А объяснение Пайпса[77] тебя не устраивает? Он привязывает большевизм к национальной почве.

– Во-первых, это не самого Пайпса мысль. Книга, откуда он и другие западные люди черпали идею, которая влияла на их представления, – «Истоки и смысл русского коммунизма» Бердяева. Книга эпохальная. Ничуть не сторонник коммунизма Бердяев, отчасти с ужасом, сознает, что коммунизм для России был ближе, чем для тех «промышленно развитых» стран, к которым приурочен проект Маркса. Но далее нужно ввести целый ряд дополнительных моментов.

Сравнения с христианством напрашиваются, потому что Мир знал две универсальные идеи, и обе – христианство и коммунизм – сопоставимы. Мир Запада, вырабатывая универсальные идеи, полагал, что те будут приняты и осуществлены во всем Мире. Другая сторона дела – ереси внутри коммунизма. И сопоставляя ересь Бернштейна[78] с ересью Ленина, надо понять, отчего именно ленинская ересь, наиболее еретичная по отношению к марксизму, оказалась ответом на внутренние русские вопросы.

В какой-то момент планетарного существования людей идея коммунизма, будто далекая от действительности, стала почвенной для России – когда та взялась решать веками отложенные элементарные задачи. Почему? Вот истинная проблема.

65. Клады коммунистического проекта. Альтернатива 1920-х, здание ИМЭЛ, Союз передарил миру свою альтернативу

– Как-то возник этот коммунистический проект, каким-то образом пришел в Россию. Каким-то образом он оказался тем, что принял рвущийся к вольной жизни мужик – основной человек старой России. Дальше с этим проектом происходило и страшное, и иное. Проект преобразовался. Началось его долгое окольное странствие по Миру. Коммунизм доказуемо причастен к бунтам колоний против своих владык, как причастен и к социальному государству европейских стран. Он соучастен и фашизму, и антифашистскому Сопротивлению, откуда вышла послевоенная Европа. Карты на стол, господа, – подсчитаем!

Страшная игра истории: кто-то рвется вперед, вырвался – и его, вырвавшегося, топчут в собственном доме, а плод его порыва достается чужим. Институт Маркса – Энгельса – Ленина[79], что в Москве на Советской площади, знаешь? До войны это был Институт Ленина. Против Моссовета, которого ты уже не видел в натуральном виде, – какой-то кретин его изуродовал, надстроив. Здание Моссовета, очаровательное здание бывшего генерал-губернаторства, московский ампир. А обелиск Свободе поменяли на конное чучело Долгорукого.

Здание Института Ленина строили в 1920-е годы. Хорошего облицовочного материала не было, и внешне здание почти черного цвета, совершенно не смотрелось. Но вошел внутрь – очарование! Простота, экономия и простор. Притом, что снаружи сооружение видится небольшим, внутри его привольно, разумно, воздушно. Каждая деталь внутреннего устройства поражала целесообразностью и чувством, что тебя никто не теснит. Лестницы, великолепный читальный зал с остеклением кругом так, что у тебя всегда дневной свет! Вот чем был истинный конструктивизм, еще в зачине.