1917. Неостановленная революция. Сто лет в ста фрагментах. Разговоры с Глебом Павловским

Государственный капитализм по Ленину после победы пролетарской революции виделся способом регулировать экономику, не вмешиваясь в саму жизнь в каждом доме и уголке страны. Но нет! В руки государства перешли не одни экономические регуляторы – перешло все в сфере промышленности, кредита, железных дорог. Гражданская война требует, чтобы деревня кормила город и армию. Вводится продразверстка, и идея госкапитализма становится практически неприемлемой. Октябрьская формула дала трещину, зато пришла победа в Гражданской войне – со всеми насилиями, от реквизиций до расстрелов, которыми та сопровождалась. Трещина раздвинулась в пропасть. Возникает испытание историей: есть военная победа, а что дальше? Что делать с победой, неясно. И победа ли она вполне, также ясно не до конца.

57. Соблазн «коммунизма немедленно». Роды военно-коммунистической партии

– Можно ли было октябрьскую победу все ж дотянуть до победы европейской революции в буквальном смысле слова?

– Уже нет. 1920 год, война в Польше[71]. В польской кампании мы видим, какой кризис испытывает интеллект Ленина. Русская революция недотягивает до европейской – как ее дотянуть, чем донести?

Радек, тогда левый партийный импрессионист, сильно задел Ленина на 9-й партконференции. Стенограмму опубликовали недавно, она интересна. На конференции обсуждали вопрос о причинах поражения в Польше. И не Троцкий мишень критики, не Тухачевский – предметом критики стал Ленин. Шла дискуссия – надо было идти на Варшаву или не надо? И Радек (в ненапечатанной части стенограммы) говорит – вас могли бы предупредить, что Польша на такое не пойдет, но вы пробовали Европу штыком на готовность к революции. Докуда думали дотянуться, Владимир Ильич, – до Темзы? Ленин ему отвечает – нет, до Шпрее! То есть до Берлина. (Это не напечатали.) Виноградская Полина Семеновна, жена Преображенского, говорила мне – после Польши Владимир Ильич стал уже совсем не тот человек!

Это один момент, второй относится к крестьянству. К его сопротивлению. К мужику как союзнику, без которого нельзя ни удержаться в России, ни дожать европейскую революцию. Доведение европейской революции советским штыком зависело от крестьянина-красноармейца. Это про него Троцкий говорил, что его пришлось в спину гнать на Варшаву. Устав от Гражданской войны и не желая более продвигать мировую революцию, мужик никуда не хотел идти.

Как быть? Старая формула Октября – «государственный капитализм» плюс «государство типа Коммуны» рухнула. Но реальность власти военного коммунизма держит Ленина в своих объятьях. Не его одного – всех. Ведь военный коммунизм не просто система мер – это сознание и определенный человеческий тип. Его реальность подавляла и интеллектуалов в самой партии. Если взять «Экономику переходного периода» Бухарина и его «Азбуку коммунизма», написанную вместе с Преображенским[72], с замечаниями Ленина на полях, то по одной этой книге и замечаниям видно, как предрассудки военного коммунизма завладели мозгами партии. Потому что военный коммунизм – это соблазн коммунизма сразу.

Действительность правит людьми не только по инерции, но и соблазняя их. Импонирует лидерам простотой решений, а партийной и внепартийной среде импонирует равенством. В дни больших революций соблазны прямого хода присущи лидерам, будь то Робеспьер и Сен-Жюст, Ленин и Троцкий. Соблазны по-разному персонифицируются в Ленине, Бухарине и Троцком, но и в Сталине тоже. Сталин, человек внешне дореволюционный, лидером военно-коммунистического «середняка» партии становится именно в это время. Когда инерция исчерпается, коммунистический соблазн ведет к политической катастрофе.

Большевистская партия удержала власть в ходе Гражданской войны и стала массовой. Но теперь, вобрав новых людей, она была военно-коммунистической. Эта военно-коммунистическая партия затем изберет своим лидером Сталина.

58. Идея партии как фокусирующей силы по Ленину. Триумф Октября 1917-го и вход в сталинизацию

– Оригинальна вообще ленинская идея партии или нет? Говорят, он позаимствовал ее у Ткачева… или даже Нечаева.

– Ленин и Нечаев? Сближение грубое, мало обоснованное. Ленин и Ткачев – тема посерьезнее. В ранние годы при встречах со старыми участниками движения ему от Ткачева что-то перетекло. Но центральный вопрос Ленина уникален. Это вопрос о месте партии по отношению к России, взятой в целом. Партии в единственном числе. Фокусирующей силе, способной централизовать потоки сопротивления в масштабах России и пересилить ее самое. Включить Россию в мировой процесс, устранив ее тормозящее действие на развитие мировой революции. Когда эта формула опрокинулась в идею русского мирового начала и в ведущую роль русской революции в европейском процессе, укрупнилась роль партии внутри России. С этим связываются две трудности.