1917. Неостановленная революция. Сто лет в ста фрагментах. Разговоры с Глебом Павловским

– Маркс признал роль конфликта разнонаправленных развитий. Подчеркиваю: конфликта развитий. Молодым и даже зрелым он полагал, что уже есть развитый мир, имеющий право осуществить человечество – собой и для всех. Но уходящий Маркс в поздней фазе жизни интеллектуально усомнился в возможности идти этим путем. Не потому что тут замешано насилие – насилия Маркс не боялся! Счастье еще, что он остался домашним затворником и не пытался ничего осуществлять. Но Маркс видел, что самое развитие – не отдельные модусы бытия, нет – самое развитие расщеплено. Еще в 1858 году Маркс задался в одном письме вопросом: если социалистическая революция, он писал, победит «в маленьком клочке Европы», не будет ли та задавлена массивом стран, едва проделывающим восходящее развитие буржуазного общества? То есть не будет ли одно развитие растоптано другим развитием же? Для Маркса эта проблема осталась неразрешенной, хотя он первым в Европе к ней вышел. Если конфликт разнонаправленных развитий составляет сердцевину мировой истории, то как разрешить конфликт? На каком пути разнонаправленные развития можно уравновесить и связать воедино? Ленин Марксова письма, вероятно, не читал, но в сущности к тому же пришел.

Каким был его исходный мысленный пункт, на чем Ульянов превратился в Ленина? На решении вопроса, который поставил не он, а мыслящие народники. Скромный человек Николай Францевич Даниельсон, имевший честь состоять в переписке с Марксом, о чем не знали до 1908 года. Вопрос простой: есть ли в России капитализм? Этого не отрицал никто. Народники упирали на то, что Россия бешено идет этим путем, даже слишком необратимо ступила на этот путь! Вопрос, который задал Даниельсон Марксу: если капитализм в России вносится властью сверху, лишь несколько прорастая снизу, то может ли стать капиталистической вся страна? С мощным сектором капитализма внутри, который уже ощущает ее человеческое большинство, может ли Россия стать европейской буржуазной страной в нормальном смысле? Маркс соглашался с тем, что для России этот вопрос центральный. Более того – в одном из любопытных писем Даниельсону он полагал, что Западный мир в будущем, достигнув высших фаз развития экономики, сможет предложить и России нечто, что приведет к дезинтеграции ее монолита. Лишь чтобы сдвинуть рабский монолит с места, нужно, чтобы на Западе уже достигли более высокой ступени развития! А что будут делать с этой высокой ступенью развития здесь, в России?

Проблема, которую не рискнул ставить Георгий Плеханов. Для него буржуазное развитие России было самоочевидным: империя отставала, и ей предстоит догнать Запад на путях буржуазной революции. Но вообще говоря, ей предстоит классический вариант развития: с рабочим классом, социализмом и прочими европейскими вещами. И нашелся в России человек Ленин, который сказал: нет. России так не прорваться, капиталистической она так стать не сможет. Россия станет капиталистической в результате революции, которая сделает ее буржуазной небуржуазными средствами. Отсюда вырос большевизм – из идеи приведения России в русло европейского развития небуржуазными средствами.

Но та Россия, которая связала себя с Лениным, и Ленин, который связал свою судьбу с Россией, споткнулись в итоге о две вещи. Теоретически большевизмом воспринятая идея с подверстанной под нее организацией могли сработать. Превратить Россию в нормальную европейскую страну небуржуазными средствами, довольно беспощадными. Однако воспринявшая большевизм Россия и далее строится из «небуржуазных средств».

Русский коммунизм рос из радикально небуржуазных средств, в еще более небуржуазном их развитии. Средства подмяли модель общественного развития под себя.