100 лет без любви

Я уже почти засыпала, когда мы подъехали к моему дому. Захар не спешил уезжать, а я покидать теплую машину. Так хотелось пригласить его к себе, но я боялась. Страшно стало, что между нами может произойти близость, о которой он потом пожалеет. Я-то хотела этого всей душой. Была бы моя воля, не отпускала бы Захара от себя. В последние дни мне казалось, что только я могу его хоть как-то привести в чувство. А нет меня рядом, и он ходит сам не свой.

Я уже открыла дверцу, когда Захар придержал меня. А потом поцеловал, и не как на площади – в лоб, а в губы. Как же я давно мечтала об этом, что чуть не разревелась от счастья. Надеюсь, поцеловал он меня не из жалости. А почему, я боялась даже думать.

Хорошо, что не пригласила Захара к себе. На площадке, прямо на полу, я обнаружила Наташу. Она сидела, поджав ноги и положив на них голову. Или спала? Я аккуратно потрогала ее, а она сразу накинулась:

– Ну где тебя носит? Подруга называется.

– А чего здесь? Почему не дома?

Экстравагантность подруги порой загоняла меня в тупик. Ну почему она сидит тут, если можно пойти домой? Там отец – не прогонит же родную дочь. И почему не позвонила? Я бы приехала.

– У меня телефон еще разрядился, как назло, – тут же получила ответ.

Я уже сама с ног валилась от усталости и устраивать разборки в подъезде не было никакого желания. Все дома: вот разденусь, залягу на диване и, может быть, выслушаю подругу, если не усну. Честно говоря, ее высосанные из пальца проблемы начинали меня раздражать.

Наташа жаловалась на Толика, на его мещанские замашки, как он требует от нее хозяйственности – чистоты в доме, борща на обед. Не иначе, как у нее начался предсвадебный мандраж, как и у него, впрочем. Нашли из-за чего ссориться. Через два месяца свадьба, а они туда же… Помирятся, даже не сомневалась, поэтому слушала ее вполуха. Сочувствовать не хотелось, как и обсуждать ее проблемы. Своих хватает. Наверное, она обиделась, потому что замолчала и отвернулась к стенке. Но это я уже зафиксировала, засыпая.

Глава 22

Когда я перестала быть Верой? С недавних пор я четко все чувствовала, знала, о чем она думает, видела окружающее ее глазами, но не была ею. Я оставалась самой собой, но в ней. И такое положение вещей устраивало меня больше – появилась относительная свобода действий. Правда, очень относительная. Пробиться сквозь броню ее сознания у меня пока не получалось.

Мы находились на кухне. Именно мы, а не она или я. Теперь нас было двое, и мы обе об этом знали. Вера держала в одной руке кувшин с водой, а в другой сжимала порошок. Костяшки пальцев побелели. Она силилась разжать кулак, а я напрягла всю свою волю и не давала ей этого сделать. Наступил кульминационный момент, когда она решилась подсыпать яд в воду. Странно, но я чувствовала, как вспотела от напряжения. Или это ее ощущения?

Вид у нее был совершенно дикий: волосы свисали неряшливыми прядями, глаза таращились и вращались, губы кривились. Она ругалась, как портовый грузчик, пытаясь сдвинуться с места. Но я ей мешала. Напрягла, как смогла, волю, разведя ее руки в стороны, а ноги заставила замереть на ширине плеч. В любое другое время ситуация показалась бы мне забавной. Но сейчас было не до смеха. Я боялась, что она победит, и поражение окажется сокрушительным. Важно было разобраться с ней здесь и сейчас. Что-то мне подсказывало, что другого шанса не будет.

– Пошла прочь, гадина! – шипела Вера, не прекращая осыпать меня проклятиями. – Я все равно найду способ сделать это. С тобой или без тебя.

А вот и неправда твоя. Плохо ты меня знаешь. Вернее, не знаешь совсем. Думаешь, только я тебе надоела? Не представляешь, как ты мне осточертела. Ни видеть тебя, ни слышать не могу. Не хочу больше даже вспоминать о тебе. Поэтому заставлю тебя поступить по-моему в этот раз!

– Ты лезешь не в свое дело, змеюка!

Ошибаешься. Это ты решила за нас всех. И именно ты загубила жизнь многих поколений после себя.

– Уйди, по-хорошему прошу!

Если бы не боялась ослабить хватку, рассмеялась бы. Это называется по-хорошему? Да, ты никому и ничего не сделала хорошего со времен замужества. Разве что родила Любашу.

– Дочь не тронь! – закричала не своим голосом Вера. – Она моя и больше ничья.

И поэтому ты делаешь ее несчастной?

– Я люблю ее и хочу избавить от папаши-урода. Богом прошу, уйди.

Себя ты любишь больше всех, а о других даже не думаешь. Мать делаешь несчастной, дочь обрекаешь на невеселую жизнь. Любишь, говоришь? Богом просишь? А есть ли для тебя Бог? Не отвернулся ли он от тебя?

Вера затряслась всем телом – то ли от усилия сбросить мою волю, то ли мысли мои на нее подействовали. В этот момент и заглянул в кухню Григорий. Увидев жену, он затрясся разве что не сильнее ее. Силился что-то сказать, но лишь открывал и закрывал рот, загипнотизированный ее видом.

Его вторжение отвлекло и меня тоже. Я ослабила хватку, чем Вера не преминула воспользоваться. С криком «Уйди, проклятый!» она запустила в мужа тяжелый кувшин. Слава Богу, он успел увернуться, иначе убила бы на месте. Я слышала, как он убегает и кричит: «Она тронулась, тронулась!»