Зов пустоты

Он заворожил Джинна в первый же миг. И он сам, и его слова. Аль-Казим знал и мир, и Коран: никто лучше старого улема не умел объяснить мир через Коран. В те времена Джинн начал уставать от бесконечных разъездов, от однообразия, ему хотелось перемен. Его тело работало, разум следовал по накатанному пути, но сердце и душа томились без дела. В первую же встречу аль-Казим сумел их пробудить. Он говорил с душой Джинна. С тем, кем тот был глубоко внутри, за пределами человеческого, за пределами убеждений, – он обращался к тому, что определяло весь путь Джинна, всю его сущность: с арабо-мусульманскими корнями.

Аль-Казиму было совершенно ясно: хотя отец Джинна и сделал его шиитом, мать-суннитка гораздо больше влияла на его дух. Эта двойственность не должна сбивать Джинна с толку, напротив, ему нужно черпать из нее богатство, гордиться ею. Джинн цеплялся за веру в Бога, чтобы смириться с потерей своей ласковой матери и верной жены, но после встречи с аль-Казимом смыслом всей его жизни стал Бог. Старик с обезоруживающей легкостью разговорил его, а под конец привел примеры из Корана и хадисов, точно отвечавшие внутренним убеждениям.

Шли месяцы. Джинн находил все новые поводы для поездок в Египет: там он шел слушать старика, открывался ему, а тот всегда умел подобрать верный тон для ответа.

Со временем аль-Казим стал ему духовным отцом.

И Джинн, сам того не понимая, вступил на путь обращения. Он отвернулся от отцовской веры, веры холодного, твердого человека, и приблизился к вере матери, жаждая, чтобы его душа и сердце соединились в одно под влиянием улема.

Сам того не заметив, Джинн стал суннитом.

Идеологический разрыв с Партией Аллаха произошел так же постепенно: Джинн не выдал себя. Он продолжал работать на «Хезболлу», но уже без былого рвения. Он отдалился от борьбы, которую вела Партия, подобно тому как мужчина отдаляется от женщины, с которой уже давно не занимался любовью.

На каждой встрече Абдалла Авад аль-Казим сеял несколько зерен ненависти легким, почти незаметным движением – замечание вскользь о западном мире, о разложении, о ереси – и поливал их теплым дождичком религии или истории. Так он все крепче укоренял свою теорию, готовил почву для будущей зловещей жатвы.