Зов ночной птицы

— По какому праву вы вмешиваетесь в сугубо личные дела мистера Бидвелла? — возмутился он.

— Сэр, в Царствии Божьем нет места для сугубо личных дел! — отверг его претензии проповедник. — Тяга к скрытности суть удел Сатаны! Вот почему я столь изумлен и возмущен тем фактом, что ты счел нужным сокрыть от глаз моих сию встречу с бродячими фиглярами!

— Ничего я от вас не скрывал! — огрызнулся Бидвелл. — И вообще, за каким чертом… то есть… как вы узнали, что эти господа находятся здесь?

— Я бы так и остался в неведении, когда б не сподобился навестить фиглярское становище, — как человек, исполненный миролюбия и братских чувств, — дабы потолковать с их вожаком. Там я и узнал от некоего пузатого шута, явно одержимого грехом обжорства, что мистер Брайтмен гостит у тебя! И я тотчас прозрел ваш коварный умысел!

— Что еще за умысел? — озадачился Уинстон.

— Тот, что тебе и самому всенепременно ведом! — язвительно ответствовал пастырь. — Отстранить меня от участия в церемонии казни!

— Что?! — Бидвелл заметил, что в комнату заглядывают миссис Неттлз и две служанки, вероятно напуганные сотрясающим стены громом. Хозяин взмахом услал их прочь. — Пастырь, я не понимаю, о чем вы…

— Я искал тебя, брат Брайтмен, — прервал его Иерусалим, обращаясь к актеру, — чтобы заключить уговор. Как я слышал, ты хочешь сразу после сожжения ведьмы, в тот самый вечер, показать публике свой спектакль. А я намерен тем же вечером, на пылающем поле битвы, донести до горожан послание свыше. Как великий знаток низменной человеческой природы, я понимаю, что заблудших грешников, охочих до презренной забавы, здесь найдется много больше, чем желающих услышать слово Божие, сколь бы ни был красноречив его носитель. Посему, как человек мирный и братолюбивый, я готов духовно обогатить твое представление. Скажем… я буду обращаться к толпе в каждом перерыве между сценами и к финалу достигну высот, кои, смею надеяться, так же возвысят нас всех.

Воцарилось потрясенное молчание. Наконец его прервал гневный голос Брайтмена:

— Это неслыханно! Я не знаю, кто вам это наплел, но мы отнюдь не собираемся играть спектакль в ночь сожжения ведьмы! Мы планируем показывать сцены моралите несколько вечеров подряд, начиная со следующего дня после казни!

— И кто же снабдил вас такими сведениями, пастырь? — поинтересовался Уинстон.

— Одна достойная жительница вашего города, — ответил Иерусалим. — Ранним утром ко мне пришла мадам Лукреция Воган. Она замыслила угостить собравшихся на месте казни хлебцами и пирогами и была счастлива преподнести мне образец оных.

Мэтью невольно подумал, что эта особа вполне могла ублажить распутного негодяя кое-чем еще, помимо выпечки.

— Более того, — продолжил Иерусалим, — по сему случаю мадам Воган придумала рецепт особенного хлеба и назвала его «ведьмоизбавительным караваем».

— Боже правый! — возмутился Мэтью, более не в силах сдерживаться. — Да вышвырните вы отсюда этого дурня!

— Слышу речь истинного прислужника демона! — тотчас откликнулся пастырь с глумливой ухмылкой. — Если бы твой судья хоть что-то смыслил в правосудии Божьем, он приготовил бы для тебя второй костер по соседству с ведьмой!

— Его судья… кое-что смыслит в Божьем правосудии, сэр, — донесся слабый, но решительный голос от двери гостиной.

Все головы повернулись на этот звук.

А там — о чудо! — стоял сам Айзек Темпл Вудворд, вернувшийся в этот мир из предсмертного сумрака.

— Господин судья! — вскричал Мэтью. — Вам же нельзя вставать с постели!

Он бросился к Вудворду, чтобы его поддержать, но судья остановил его, выставив вперед ладонь. Другой рукой он опирался о стену.

— Я вполне способен… вставать и передвигаться. Пожалуйста… отойди и дай мне перевести дух.

Вудворд смог не только встать с постели и спуститься по лестнице, он еще и облачился в светло-коричневые бриджи и чистую белую рубашку. Правда, он был без башмаков и с оголенными тощими икрами. Бледность его лица подчеркивали темно-лиловые впадины под глазами; череп также был молочно-белым, и на нем особенно ярко выделялись красные пигментные пятна. Щеки и подбородок покрывала седая щетина.

— Присядьте, прошу вас! Присядьте! — Бидвелл оправился от шока и подвинул кресло ближе к Вудворду.

— Благодарю… это очень кстати. Ваша лестница меня порядком вымотала.

Мэтью помог ему сесть в кресло, попутно обнаружив, что от лихорадочного жара не осталось и следа, хотя от судьи по-прежнему исходил нездоровый сладковато-кислый запах.

— Это и вправду потрясающе! — сказал Джонстон. — Похоже, новое снадобье доктора оказалось действенным!

— Полагаю… вы правы, сэр. Доза этого эликсира… трижды в день… могла бы воскресить Лазаря.

— Хвала Господу! — Мэтью положил руку на плечо Вудворда. — Я бы ни за что не позволил вам встать с постели, если б только заподозрил, что вы на такое способны, но… это чудесно!

Судья накрыл руку Мэтью своей ладонью.

— Горло все еще болит. Как и грудь. Но… любое улучшение надо приветствовать. — Он прищурился, разглядываю двух незнакомых ему мужчин. — Извините, мы с вами встречались?