Зов ночной птицы

— Нет, дело не в этом, — сказал Смайт. — Он как будто нас… изучал. У нас перед тем уже побывало несколько местных, просто бродивших по лагерю. Но этот человек… удивительное дело… Я понаблюдал за ним пару минут, а потом приблизился к нему сзади. В тот момент он взял синий фонарь, который мы используем в некоторых сценах моралите, и погладил пальцами стекло, а после повертел фонарь в руках… и эти характерные движения… я уже видел точно такие же. И я вроде как узнал этого человека, хотя… он был одет в какое-то рванье и сильно изменился со времени нашей последней встречи, когда мне было… где-то шестнадцать или семнадцать лет.

— Прошу прощения, — сказал Мэтью все еще сдавленным голосом, — но кем, по-вашему, мог быть мистер Линч?

— Я обратился к нему по имени. Должно быть, мой голос прозвучал удивленно. Я сказал: «Мистер Ланкастер?» И он обернулся.

Смайт поднес палец ко рту, словно, прикидывая, стоит ли продолжать свой рассказ.

— И что дальше? — не утерпел Мэтью.

— Я понимаю… всю курьезность ситуации… но у мистера Ланкастера в цирке был номер с дрессированными крысами, и когда мистер Брайтмен сообщил мне, что этот человек — местный крысолов, я был… весьма заинтригован.

— Заинтригованы? — спросил, вернувшись с наполненным бокалом, Джонстон. — Чем же?

— Я мог бы поклясться, что это был Джонатан Ланкастер, — сказал Смайт. — Да я и сейчас готов в этом поклясться. Он обернулся и посмотрел мне прямо в лицо… и я увидел его глаза. Такие… бледные, ледяные… будто пронзающие тебя насквозь. Я видел эти глаза раньше. Без сомнения, это Джонатан Ланкастер, но… — Он покачал головой и сдвинул светлые брови. — Вообще-то… я не планировал рассказывать об этом кому-либо, кроме мистера Брайтмена. Я хотел сначала отыскать мистера Ланкастера — то есть вашего крысолова, — чтобы побеседовать с глазу на глаз и выяснить, каким образом он… опустился до столь малопочтенного занятия.

— Тогда прошу меня простить! — сказал Брайтмен. — Я не понял, что это дело личного характера!

— Теперь уже ничего не попишешь. — Смайт досадливо покосился на Брайтмена. — Когда кот выпущен из мешка, очень трудно засунуть его обратно.

— То же можно сказать и о лисе, — добавил Мэтью. — Но скажите: этот Линч — или Ланкастер — с вами заговорил? Он вас узнал?

— Нет, и виду не подал, что узнает. Как только я произнес его имя, он быстро удалился. Я хотел пойти за ним, но затем подумал… может, он просто стыдится своих лохмотьев? Нехорошо докучать человеку, когда сам не уверен, он это или нет.

— Гвинетт Линч всегда был Гвинеттом Линчем, сколько я его помню, — заявил Бидвелл. — А кто такой этот Джонатан Ланкастер?

— Мистер Ланкастер работал в цирке, где мой отец был управляющим, — сказал Смайт. — Я тоже был при деле, на побегушках у отца. Как я уже говорил, у мистера Ланкастера был номер с дрессированными крысами, но он также…

В этот миг загремел дверной колокольчик — причем так свирепо, что лишь чудом не оборвался. Не прошло и пары секунд, как дверь с грохотом распахнулась и раздался душераздирающий вопль:

— Как вы посмели?! Как дерзнули вы нанести мне столь тяжкое оскорбление?!

— О Господи! — вытаращив глаза, простонал Брайтмен. — Этот ураган уже здесь!

И действительно, в комнату ворвался живой вихрь в темном облачении, увенчанный черной треуголкой. Его худое морщинистое лицо багровело от ярости; на шее вздулись тугие жилы.

— Я требую ответа! — взревел Исход Иерусалим, оскаливая рот на Бидвелла. — Почему я не был приглашен на твои предуготовления?

— Какие такие предуготовления? — в свою очередь выпалил Бидвелл, также готовый взорваться. — И как ты смеешь столь непочтительно вламываться в мой дом?

— Тебе ль вещать о непочтении, проявивши оное не только ко мне, но и к твоему Всемогущему Владыке! — Последние два слова прокатились по дому громовым раскатом, от которого, казалось, задрожали стены. — Мало того, что ты дозволил сей греховной мерзости, этим фиглярам, заявиться в твой город, так ты еще и обрек меня на близкое соседство с этой нечистью! Видит Бог, я бы сей же час оставил твой град на погибель в адском огне, если бы не готовился к обряду Верного Уложения!

— Обряд Верного Уложения? — озадачился Бидвелл. — Погоди-ка, пастырь! Помнится, речь шла о санктимонии!

— А… ну да, это другое название того же! — Голос Иерусалима на мгновение дрогнул, но тут же снова набрал силу для очередной тирады. — Иль ты мыслишь, что столь важный обряд имеет лишь одно название? Даже сам Господь именуется также Иеговой! О Всевышний, избавь слугу Твоего от слепой гордыни, обилие коей зришь Ты в месте сем!

Мэтью не был настолько ослеплен зрелищем обильной гордыни, чтобы не заметить, что Иерусалим, по своему обыкновению, уже занял центральное место на этой сцене. Брайтмен и Смайт удалились на расстояние, относительно безопасное для их ушей, Бидвелл сделал пару-тройку шагов назад, и даже неколебимый учитель попятился, а костяшки его пальцев, сжимающих набалдашник трости, побелели от напряжения.

Уинстон, однако, все еще держал позицию.