— Само собой, продал. Тому, кто предложил наибольшую цену. Выбора у меня не было, при такой-то запущенной бухгалтерии. Отец рассвирепел, как тигр. Он называл меня болваном и слабаком, клялся ненавидеть меня до конца своих дней и даже в могиле за то, что я погубил его дело. — Бидвелл вновь отхлебнул из кружки. — Однако я рассчитался с кредиторами и оплатил все счета. Я обеспечил семью пропитанием и купил лекарства для сестры, и после этого еще осталась небольшая сумма. А в порту одна плотницкая мастерская как раз собралась расширяться и зазывала новых пайщиков. И я решил вложить в нее, сколько мог, все до последнего шиллинга, чтобы заполучить какое-то влияние на дела фирмы. Конечно, сказалась и отцовская фамилия, к тому времени уже достаточно известная. Поначалу сложнее всего было добыть еще денег, чтобы увеличить свой пай, и я сделал это, нанимаясь на другие работы, а также удачно блефуя за игорным столом. Кроме того, надо было отделаться от некоторых малоумных компаньонов, которые чересчур осторожничали и никогда не добились бы серьезных успехов просто из боязни неудач.
Бидвелл отправил в рот еще одну порцию костного мозга и полузакрыл глаза.
— К несчастью, имя одного из этих тугодумов красовалось на вывеске фирмы. Он привык измерять работу в дюймах, а я мыслил морскими милями. Он не видел ничего дальше плотницкой мастерской, тогда как мне виделась на ее месте полноценная верфь. Будучи лет на тридцать старше меня, он в свое время создал эту мастерскую, и я признавал, что это его угодья, однако будущее принадлежало мне. Понемногу я начал строить планы, которые он точно не одобрил бы. Я спрогнозировал прибыли и оценил будущие затраты вплоть до последней доски и гвоздя, а потом выложил это все на собрании пайщиков. Я предложил им выбор: пойти под моим руководством на риск ради великого будущего или плестись прежней дорожкой вместе с мистером Келлингсуортом. Двое проголосовали за то, чтобы вышвырнуть меня за дверь. Но четверо остальных — включая главного чертежника — отдали голоса в пользу нового проекта.
— А что мистер Келлингсуорт? — спросил Мэтью, приподняв брови. — У него наверняка тоже было что сказать.
— Сначала у него просто язык онемел от гнева А потом… думаю, он испытал облегчение, сняв с себя бремя ответственности. Ему хотелось спокойной жизни подальше от призраков краха, омрачающих любое смелое начинание. — Бидвелл покачал головой. — Вероятно, он уже давно искал возможность уйти на покой и нуждался только в поводе. Я дал ему этот повод, а также приличные отступные и долю в будущих доходах… с постепенным уменьшением процентов, разумеется. Но зато на вывеске теперь было мое имя. Только мое, и ничье более. С этого все и началось.
— Полагаю, отец вами гордился.
Бидвелл помолчал, глядя в пространство, но глаза его горели яростью.
— Одним из первых моих приобретений с полученной прибыли стала пара деревянных ног, — сказал он. — Лучшие протезы, какие только можно было достать во всей Англии. Я принес их отцу. Он их осмотрел. Я сказал, что помогу ему заново учиться ходить. Что найму специалиста, который его обучит.
Бидвелл высунул кончик языка и медленно провел им по верхней губе.
— А он сказал… что не примет от меня даже пару настоящих ног, которые можно было бы прирастить на место. Он сказал, чтобы я убирался к Дьяволу вместе с этими деревяшками, потому что предатель должен гореть в аду. — Бидвелл тяжело вздохнул. — И это были последние слова, с которыми он ко мне обратился.
Мэтью не питал особой симпатии к Бидвеллу, но все же не мог ему не посочувствовать.
— Мне жаль, — сказал он.
— Жаль? — фыркнул Бидвелл. — Почему?
Он выпятил подбородок с прилипшими к нему крошками еды.
— Ты сожалеешь о моем успехе? О том, что я самостоятельно выбился в люди? О том, что я разбогател, построил этот дом и этот город, а в будущем намерен построить еще много чего? О том, что Фаунт-Ройал станет центром морской торговли? Или о том, что погода наконец наладилась и это должно приободрить всех наших горожан?
Он проткнул ножом еще одну картофелину и сунул ее в рот.
— Я думаю, — продолжил он, жуя, — что единственная вещь, о которой ты сожалеешь, это скорая казнь проклятой ведьмы, потому что тогда ты не сможешь залезть к ней под юбку!
В следующий миг Бидвелла посетила скабрезная мыслишка, и глаза его маслянисто блеснули.
— Аха-ха! Так вот чем ты, похоже, был занят этой ночью! Миловался с ней в тюрьме, да? Меня это ничуть не удивляет! Пастырь Иерусалим рассказал мне, как ты вчера набросился на него с кулаками! — Он криво ухмыльнулся. — Ну и как, ублажила тебя ведьма отсосом в благодарность за отлуп, который ты дал пастырю?
Мэтью медленно опустил на столешницу нож и ложку. Кровь жарко прилила к его лицу, но ответил он с холодком:
— Этот пастырь имеет свои непристойные виды на Рейчел. Думайте что вам угодно, но знайте, что он водит вас за нос.
— Ну да, как тебе не поверить! А тем временем ведьма водит за нос тебя, разве нет? Или за яички, заглотив глубже некуда? Так и вижу ее на коленях и тебя прильнувшим к решетке камеры! Да уж, славненькое зрелище!