Зов ночной птицы

Перед тем она помешивала содержимое стоявшего на углях котла, но теперь круговые движения деревянной поварешки прекратились. Глубоко сидящие глаза смотрели настороженно; лицо ниже головной повязки из грубой коричневой ткани было изборождено морщинами.

— Это масса Мэтью Корбетт, — представил его Гуд. — Масса Корбетт, это моя жена Мэй.

— Рад знакомству, — сказал Мэтью, но старуха не ответила. Она оглядела его с головы до ног, издала легкий свистящий звук и вернулась к своей стряпне.

— На нем и рубахи-то нет, — заявила она.

— Масса Корбетт сегодня получил три удара плетью. Помнишь, я тебе рассказывал, как они назначили ему порку.

Мэй хмыкнула. Похоже, она не считала серьезной поркой какие-то три удара плетью.

— Не присядете, сэр? — Гуд указал на короткую скамейку рядом с грубо сколоченным столом, и Мэтью принял приглашение.

А когда хозяин дома направился к полке, на которой выстроились разномастные деревянные сосуды, Мэтью воспользовался случаем, чтобы осмотреться. Это не заняло много времени, ибо все жилище состояло из одной комнаты. Постелью служил помост с тощим тюфяком, а прочая обстановка, помимо стола и скамьи, включала полуразвалившееся, но некогда элегантное кресло с высокой спинкой, глиняную чашу для умывания, плетеную корзину со стопкой сложенной одежды и пару свечных ламп. Мэтью также отметил большой черепаховый панцирь, подвешенный на стене над очагом, и завернутый в мешковину предмет (без сомнения, скрипку) на отдельной полке рядом с постелью. Еще одна полка была занята деревянными чашками и тарелками. Похоже, это было все имущество семьи.

Гуд взял с полки один из кувшинчиков, откупорил его и обошел Мэтью сзади.

— Можно дотрагиваться пальцами, сэр?

— Можно.

— Сперва это малость пощиплет.

Мэтью вздрогнул, когда холодная субстанция коснулась его свежих рубцов. Щипало вполне терпимо, если сравнить с тем, что он перенес недавно. А через несколько секунд это прекратилось, и Мэтью почувствовал онемение в пострадавших местах.

— Все не так уж страшно, — заметил Гуд. — Видал я и похуже.

— Уже начало действовать, — сказал Мэтью. — Боль уменьшилась.

— Тоже мне боль, — фыркнула старуха, орудуя поварешкой. Прозвучало это почти издевательски. — Много ли боли с каких-то трех ударов? Болеть по-настоящему начинает после тридцати.

— Ладно тебе, не распускай язык! — одернул ее Гуд, закончив смазывать раны и заткнув кувшин пробкой. — Я сделал все, как нужно, сэр. Хотя навряд ли вы будете хорошо спать этой ночью, потому как рубцы от плети поначалу прямо горят, пока не начнут затягиваться.

Он вернулся к полке и поставил кувшин на прежнее место.

— Вы уж простите за такие речи, — сказал он, — но масса Бидвелл вас не очень-то жалует, да?

— Не жалует, верно. И это чувство, должен признаться, взаимно.

— Кажется, он считает, что вы на стороне миссис Ховарт? — Гуд аккуратно снял с полки сверток со скрипкой и начал разматывать материю. — Простите за прямоту, но вы и вправду на ее стороне?

— Ее дело вызывает у меня определенные вопросы.

— Вопросы? — Гуд отложил в сторону ткань. При желтом свете лампы в задымленной комнате скрипка приобрела мягкий маслянистый блеск. — Можно и мне задать вопрос, сэр?

— Конечно.

— Сдается мне, миссис Ховарт вскорости отправят на костер. Я не очень хорошо ее знал, но как-то раз поутру она помогла Джинджер дотащить до дома ведро воды, когда Джинджер была на сносях.

— Да он знать не знает, кто такая Джинджер! — встряла Мэй. — Чего трепаться попусту?

— Джинджер — это сестра Мэй, — пояснил Гуд. — Живет через дорогу от нас. В любом случае это был добрый поступок. Из ряда вон, понимаете?

Гуд щипнул струну, прислушался и подкрутил колок.

— Почему-то никто из рабов никакой дьявольщины не видел и не слышал. — Он начал настраивать вторую струну. — Нет, сэр, все эти вещи видели только англичане. А это, знаете ли, тоже из ряда вон.

— Из ряда вон? В каком смысле?

— Судите сами, сэр. Когда все это началось, было много перетолков по всему Фаунт-Ройалу. Среди немцев и голландцев тоже. Многие из них перепугались и удрали отсюда, хотя как раз им-то миссис Ховарт ничем таким не досаждала. Нет, сэр, это видели и слышали только англичане.

Попробовав третью струну, он нашел звук удовлетворительным, после чего взглянул Мэтью прямо в лицо.

— Чуете, к чему я клоню, сэр? Отсюда и мой вопрос: как оно вышло, что здешний Сатана не говорит по-немецки или по-голландски да и нам, черным, не показывается вовсе?

— Этого я не знаю, — сказал Мэтью, прикидывая, что тут и впрямь есть о чем поразмыслить.

— Я-то всегда думал, что Сатане ведомы все языки на свете, — продолжил Гуд. — А тут такая вот странность.

Закончив настраивать скрипку, он пробежал пальцами по струнам.

— Масса Бидвелл имеет на вас зуб, — сказал он, — потому что вы задаете такие вопросы. Масса Бидвелл хочет поскорее сжечь миссис Ховарт и покончить с этим делом, чтобы спасти Фаунт-Ройал… Однако я заболтался, простите.

— Все это так, — сказал Мэтью. Он попробовал надеть свою рубашку, но прикосновение ткани к плечам все еще было слишком болезненным. — Я знаю, что у вашего хозяина большие планы.