Зов Лавкрафта

В офицерскую столовую сквозь открытые окна льется солнце, освещая столы, накрытые белыми скатертями. На каждом – ваза с цветами, синие лепестки лежат на белом сукне. Жарко. Капитан Синюгин идет к столу. Сапоги глухо стучат по деревянному полу. Он сегодня не в парадных, из хромовой кожи, а в своих полевых, кирзовых, чтобы бегать и прыгать наравне с личным составом. Любимый, бля, личный состав. Синюгин качает головой, только что вымытые руки блаженно гудят. Он сегодня набегался и напрыгался на месяц вперед. Мотострелки, блин.

Боевая учеба сегодня закончилась местным ЧП. Сколько он гонял свою роту, пытаясь вдолбить в выскобленные круглые головы хоть немного понятия о боевом маневре и тактике! Уже трое сапог стер. Так что приходится после кожаных носить кирзу, которая и тяжелее, и пропускает, зараза, воду. Сегодня один из механиков‐водителей (только что с учебки) загнал БТР‐152 в болото, хорошо, неглубоко. Крыши у бэтээра нет, поэтому мотострелки отделались легким испугом. И тяжелым вытаскиванием застрявшей машины. «Ох, нелегкая это работа, из болота тащить бегемота». Ноги к чертям промокли. Ну, сейчас хоть руки помыл. Теперь пожрать по-быстрому в чистоте и покое и идти дрючить орлов дальше.

Тоску разгонять.

Самое главное – с тоски люди бесятся. С тоски солдатики и пряжками друг друга лупят, и ремни затягивают так, что дышать нельзя, и еще какие забавы придумывают. Еще бы. Заперли в одном месте молодых парней, которые еще в игрушки не наигрались, и требуют чего-то. Нет, детей надо развлекать. Даже (Синюгин невесело усмехается) принудительно.

Он проходит между столов, где обычно сидят пэвэошники, дальше артиллеристы, а вот и столы «махры» – пехоты. Официантка в белом накрахмаленном передничке ему кивает, улыбается. Он тоже улыбается. Мужчина видный, даром что без половины зубов. В прошлый раз его пытались списать по здоровью (легкая лучевая, в диагнозе хотели написать: годен к нестроевой), еле уговорил. Без строевой, даже в захолустном гарнизоне, он сдуреет.

Синюгин отодвигает стул и садится. Кладет ладони на скатерть, под ними ощущение жесткой шершавой ткани.

Официантка Марина приносит первое – борщ, спрашивает, что будет на второе. Кладет ему ложку (хорошую, не алюминий, как у бойцов).

Ставит хлеб, аккуратно нарезанный.

Сквозь окна солнечный луч прорезает пространство столовой, в воздухе кружатся пылинки. Луч попадает Синюгину в глаза, он дергает головой. Жмурится.

Хорошо.

Берет ложку и зачерпывает первую порцию борща. Со сметанкой… ага, ага.

Ложка движется к губам, Синюгин весь предвкушение. В белых шариках сметаны плавает несколько тонких палочек укропа.

Ложка почти у губ, он чувствует запах. Желудок взбрыкивает и кидается на стенку, как в атаку. Давай.

– Товарищ капитан! – голос останавливает ложку, как стеклянной ладонью. Не успев почувствовать потерю (черт), капитан поднимает голову. Перед ним, через стол, стоит лейтенант в синей форме фельдъегерской службы. Глаза у него светлые и строгие, как разлетающийся под куполом собора голос священника. «Господи, помииилуй».

– Товарищ капитан, вам приказано явиться к главкому. Время прибытия: сейчас. Я за вами из Москвы.

Что? Синюгин смотрит на летеху, затем на ложку. Сметана и укроп. Жрать. Потом опускает ложку в тарелку и встает.

– Поехали.

* * *

Кривой острый нож пластает белые кирпичи, похожие на пенопласт. Вжик, вжик, вжик. Быстрый, как крылья скользящих над водой буревестников. Кюхюль обрезает ножом углы, подравнивает, чтобы снеговой кирпич плотнее встал на место. Построить иглу не так просто. Все делается на глаз. Тут главное, чтобы угол наклона крыши был правильным. Тогда иглу будет держаться без всякой опоры, только за счет собственной тяжести.

Старик Кюхюль их проводник и надежда. Кюхюль умеет делать дома из снега.

Сапунцов кивает и говорит «хорошо». Следующий кирпич ложится в стену. Острие ножа скользит в щели под ним, подравнивая, подрезая, укладывая точнее. Через пару часов стыки между кирпичами замерзнут и кладка будет держаться как единое целое. При желании на крыше готового иглу можно даже стоять.

Сапунцов уходит от строящегося иглу. У него время связи. Он достает передатчик, антенна уже выведена, задает волну. Снимает толстую рукавицу – кожу обжигает. Сапунцов берется за ключ голой рукой и начинает отстукивать текст. Тот зашифрован. Следующая страница шифровальной книги: за 12 июня.

Сапунцов отстукивает:

«Крачка – Гнезду. Объект не подает признаков жизни. Возможно, все кончено. Лодка на связь не вышла».

Он вспоминает, как содрогалась земля (лед) под ногами, когда это произошло. Самое ужасное и прекрасное зрелище в его жизни.

Атомный взрыв.

Хорошо, что меня не было рядом, думает он.

И плохо, что «трещотка» после этого замолчала. Еще бы.

Он заканчивает передачу, потом заворачивает радиопередатчик в толстый мех. Температура сегодня за тридцать, еще чуть-чуть – и металл начнет разваливаться под пальцами. Батареи садятся в мороз только так. Самое странное, что молчит лодка. Они уже должны были, если выжили, найти полынью и всплыть для передачи сообщения.

Если они живы.