Зов Лавкрафта

Мокрые камни брусчатки.

А где-то – уже недалеко от Кубы – надвигается из мокрого ледяного тумана чудовищный и невообразимый (несколько километров в высоту!) Старый Дядюшка, или просто Старик, как называют его штатовцы. Дядя Степа, как называют его в «Группе 30». И вместе с ним грядет волна. Волна ужаса. Синюгин сейчас почти физически ощутил пронизывающую все и вся жутковатую, склизкую, словно жабья слизь, пелену ужаса.

И это надоедливое «зззз» где-то на грани слышимости. Постоянное, словно гудение москитов где-то за спиной и справа. Синюгин дернул плечами, сбрасывая дурацкое ощущение.

Даже гусиной кожей покрылся, надо же.

– Амиго! – позвал его молчаливый кубинский проводник по-испански. – Приехали.

Синюгин усилием воли стряхнул наваждение, собрался. Рюкзак весил привычно, знакомой успокаивающей тяжестью давил на плечи.

Если бы не влажность, было бы совсем хорошо.

Лодка уткнулась носом в берег. В следующее мгновение Синюгин перепрыгнул на землю. Проводник только поднял брови и засмеялся, сверкая белыми, красивыми, как жемчужины, зубами. Синюгин даже позавидовал мимоходом. Эх.

Потом вспомнил, какая гигантская тварь надвигается из морской дали, покачал головой. Заставил себя встряхнуться.

«Не бойся, кубинский друг», – подумал Синюгин, хотя проводник, скорее всего, даже не подозревал, что должен чего-то бояться. Синюгин потянулся и засмеялся. Хорошо-то как. Потом, наверное, будет плохо… А сейчас очень хорошо.

– Муй бьен, амиго! – сказал он кубинцу.

– Муй бьен!

«Кубу мы Дяде Степе не отдадим.

Обойдется, мокрорылый».

Синюгин пошел за проводником и неожиданно для себя запел песню, которую, кажется, слышал только пару раз в жизни:

В колхозном поселке, большом и богатом,
Есть много хороших девча-ат,
Ты только одна-а, одна виновата,
Что я до сих пор не жена-ат.

Продолжение следует