Я знала, что первый выход в Стужу будет проходить с Эриком Стромом, и нервничала. Дело было не только в том, что для всех в Гнезде он был легендой – и не в том, что с первого, пусть учебного, выхода будущим охотникам и ястребам начинал начисляться рейтинг, влиявший на дальнейшее распределение.
С самого разговора в поезде я думала о ястребе больше, чем стоило, – вспоминала вечер в клубе, когда хотела – но не решилась подойти к нему. Учителя сменяли друг друга, одни были строгими, другие держались с нами дружески, как Кьерки, – но Эрик Стром был для меня символом нового мира, частью которого я должна была стать.
Мне хотелось заслужить его одобрение.
Нас повезли к центру выхода ранним утром. Ехали мы на поезде, шедшем по настоящим, не ледяным рельсам, через весь город в сторону окраины. Рекруты болтали, шумели сильнее, чем ожидалось в такую рань. Думаю, все нервничали, и страх делал мысли прозрачными.
Мне говорить не хотелось, и я стояла у окна, глядя на пробегающие мимо районы Химмельборга – сначала богатые особняки диннов со сверкающими разноцветными стёклами окнами, потом каменные дома попроще, с редкими украшениями из кости и дерева, а потом всё проще, проще и проще – под конец они даже стали отдалённо напоминать мне Ильмор.
От центра ближе к окраине становилось всё холоднее. В сердце города даже сейчас, ближе к зиме, можно было ходить в камзолах и куртках, не покрывая голову. Здесь, на окраине столицы, люди кутались в огромные шубы, пальто, накидки. Кто-то на пролетевшем мимо перроне, сняв рукавицы, дул на раскрасневшиеся пальцы.
– Как дела? – Это был Эрик Стром, и то, что он обратился лично ко мне, было, в общем, довольно естественно с учётом того, что мы были знакомы с Шествия, но я всё равно вздрогнула от неожиданности и почувствовала, как голова становится лёгкой и пустой. Нужно было получше поесть перед выходом из Гнезда, нужно было, но я с трудом заставила себя осилить варёное яйцо и ломтик жареного хлеба.
– Хорошо.
– Будешь кофе? – У него в руках была тёмная бутыль из стекла, сохраняющего тепло, но холодного снаружи, – изобретение механикеров; стекло обрабатывали костной пылью.
– Спасибо. Да.
– Он очень сладкий, и там много молока, – предупредил Стром, передавая мне крышечку с дымящимся напитком.
Вот кого бы я в последнюю очередь заподозрила в любви к сладкому – и не сдержала нервной улыбки.
– Это смешно?
– Нет. Простите. Просто я почему-то ожидала, что вы должны пить только чёрный кофе.
Он тоже улыбнулся – совсем чуть-чуть.
– Я не всегда носил так много чёрного. Но кое-кто умер – а потом ещё кое-кто, и ещё. Никак не найду зазора, чтобы обновить гардероб.
Он шутил – но тогда я не очень хорошо его знала.
– Вы умеете подбодрить.
Он внимательно, изучающе смотрел мне в лицо – обескураживающая манера.
– Это не моя работа – подбадривать вас. Моя работа – сделать так, чтобы все вы остались живы.
Он оторвал от меня взгляд и посмотрел в окно, показал рукой в чёрной перчатке на лес, в который мы въезжали. Мир за окном потемнел.
– Видишь сияние, там? Отсюда Стужу уже видно.
– Лес – страховка для города, да?
Он кивнул:
– Да. Излюбленное место прогулок и походов для жителей столицы. Здесь охотится знать… Но главное предназначение леса – принять удар на себя, если граница начнёт двигаться. Впрочем, такого давно не случалось.
Конечно. Потому что здесь не Ильмор – должно быть, препараторы отслеживали возможные сдвиги ещё до того, как самые намерения зарождались где-то в глубинах Стужи.
– Бояться нечего. Сегодня вам нужно будет просто побывать там и вернуться назад. Освоиться. Применять то, чему вас учили, не потребуется.
Я пожала плечами:
– Я не боюсь, – и тут же осеклась: звучало как рисовка. – В смысле… Я взволнована, но не боюсь. Мы же… Мы родились для этого, разве нет? Усвоение – оно было с нами с самого начала.
Он медленно кивнул. Мимо нас кто-то протиснулся, и, только когда хлопнула дверь одного из отсеков, Эрик Стром снова заговорил.
– Верно, это было с каждым из нас с самого начала. И, кстати… Ты ведь знала о своём, не так ли? До Шествия.
Холод. Холод, по сравнению с которым первый выход в Стужу будет казаться лёгкой прогулкой.
Первым побуждением было – соврать, попытаться сбить его с толку, но вместо этого я спросила:
– Как вы узнали?
– Это часть моей работы – наблюдать. Ты и парень – вы оба знали, что пройдёте. Из всех троих только Луми – нет.
Я помолчала, лихорадочно думая и стараясь сохранять внешнее спокойствие.
Если можно обойтись без лжи – не лги.
– Это вышло случайно, – сказала я. – Но мне бы не хотелось сейчас говорить об этом.
– Возможно, нам придётся поговорить об этом потом, – непонятно сказал он, и я промолчала, хотя мне стало страшно и хотелось спросить, что он имел в виду. Вместо этого я посмотрела ему в глаза. Смотреть в них, наверное, для многих было испытанием: они как будто навеки были пойманы в клетку изувеченного лица, и от этого делалось не по себе.
– Могу я попросить вас о напутствии перед Стужей?