Зов ястреба

Однажды Гасси и вправду сказал что-то подобное, когда придурки из школы, воспользовавшись тем, что ни Ульма, ни Сорты не было рядом, вываляли его в грязи.

Гасси тогда уже начал увлекаться своими идеями про препараты, землю континента, дравт, тела и прочее – и везде как будто спал на ходу со взглядом, обращённым глубоко внутрь. Даже самого Унельма это немного раздражало, хотя он любил Гасси.

Других приводило в неистовство… Как будто, не желая уделять много внимания тому, что волновало всех в Ильморе, – работе, урожаю, оценкам в школе – Гасси наносил им личное оскорбление.

– Время вышло.

Все отложили листы мгновенно, даже те, кто явно не успел дописать; к условиям в Коробке относились строго.

Тем же вечером Ульм собирался дойти до кабака – может, познакомиться с кем-нибудь. Пока он не был настоящим препаратором. У него ещё находилось немного времени, свободного от службы – и не появилось чешуи, пятен на коже, наростов или чего похлеще. Пока он был молодым и красивым. Лудела больше не пускала его к себе не потому, что он ей разонравился. В Ильморе он втайне боялся, что пользуется успехом у девчонок по большей части потому, что выбирать им особенно не из кого. Но здесь, в Химмельборге, он продолжал выделяться – и девичьи глаза следили за ним с прежней заинтересованностью.

Тем вечером ему особенно хотелось быть любимым – хотя бы ненадолго. У девушки, которую он представлял себе, было красивое, белоснежное тело Хельны – и блудливые, весёлые Луделины глаза.

Уже выходя из комнаты, он вдруг подумал о Сорте и Миссе. Интересно было, как складывается сейчас их обучение – ходят ли они вечером по кабакам, есть ли шанс встретить их там случайно? После отчаянного письма с просьбой о помощи, которое он отправил Сорте, вышло бы неловко. С другой стороны, неловкость быстро проходит, а увидеть её после такого долгого перерыва было бы хорошо. Они бы поговорили о доме, рассказали друг другу про обучение – ради такого она наверняка забудет о своём решении не общаться с ним после смерти Гасси.

Правда, тогда о поиске девушки придётся забыть. На Сорту не повесишь табличку «просто друг детства, с которым я пытаюсь начать говорить после многих лет перерыва после совместного убийства».

Ульм думал, что давно уже отучился думать об этом так. Но вот – снова.

– Эй. Гарт? Ты что, оглох?

Он моргнул и пришёл в себя.

Господин Олке – как обычно, одетый в потёртый коричневый камзол, из-под которого выбивалась не самая свежая рубашка. Впервые Унельм видел его так близко. Так он выглядел даже более болезненно. Под глазами пролегли глубокие тёмные тени, и левое веко мелко подёргивалось, как насекомое, запутавшееся в траве. Кожа у него была какого-то землистого цвета, и очень сухая, пронизанная трещинами и рытвинами глубоких морщин.

Зато глаза не были уставшими – живые, яркие, цепкие глаза.

– Простите.

– Ты уходить собирался? Куда?

Унельм неопределённо повел плечами.

– Так… Прогуляться.

– Ясно. Отменяется. Следуй за мной.

Сердце Унельма упало. Он покорно пошёл за господином Олке в сторону общей комнаты. Время учёбы на сегодня закончилось, а с расписанием в Коробке было строго. Если Олке отрывает его от отдыха, случилось что-то серьёзное.

Он лихорадочно перебирал события последних дней… Вспомнил о письме Сорте и похолодел. Что если каким-то образом Олке узнал, что он сжульничал?

Ясный след парителя мелькнул в темноте – и пропал навеки.

– Сюда.

Он покорно зашёл в общую комнату вслед за Олке, по его знаку сел в кресло поближе к камину.

Сейчас никого здесь не было. Погода была хорошая – возможно, один из последних настолько тёплых вечеров – все высыпали в сад или разбрелись по городу. Они знали, что распределение наставников не за горами, а значит…

Распределение наставников. Он не успел даже подумать об этом – отдаться безумной, безумной надежде, когда Олке заговорил.

– Я хочу тебе кое-что показать. – Не дожидаясь реакции, достал из карману стопку бумаг и разложил перед Ульмом на столике для тавлов, небрежно отодвинув в сторону фигуры. – Посмотри.

Унельм покорно склонился над столом… И отшатнулся.

На бумаге были очень точно изображены люди – израненные, изломанные, мёртвые юноши.

– Что это?

– Не пугайся. Я хочу, чтобы ты внимательно посмотрел на эти изображения и сказал, что думаешь.

Ульм нервно сглотнул, чувствуя, как обед подступает к горлу – очень уж реалистичными были эти изображения.

– Это фототипы?

– Верно.

Он только пару раз видел такие – фототипия была дорогим удовольствием для жителей Ильмора.

Теперь он по-новому взглянул на эти изображения. Все эти люди погибли на самом деле – и кто-то снял их покалеченные тела, сохранил для чужой памяти.

– Ну же, – сказал Олке мягко, – не смущайся. Неправильных ответов не бывает, если учитель хочет узнать, что думает ученик. Что ты думаешь?

Унельм кашлянул – он не понимал, чего именно ожидает господин Олке, но молчать было худшим решением.