За порогом кабака он снова был собранным, спокойным, решительным. Если за ним следят – рано или поздно он это обнаружит. До тех пор – никому не даст повода думать, что письмо в газету и то, что случилось потом, лишили его самообладания.
Барт был прав: он давно толком не появлялся дома, забегал только переодеться или взять что-то из вещей. Случайные женщины, гостевые дома – что угодно, лишь бы не оставаться тут одному надолго, но с этим пора было кончать.
Уже много лет, с тех пор, как покинул Гнездо, Стром жил на улице Ильсона, в доме на углу. Ему здесь нравилось. Двухэтажное здание с двумя отдельными выходами в разные квартиры – в одной жила одинокая пожилая хозяйка из обедневших динн, исправно принимавшая плату и не донимавшая его вопросами или разговорами. В другой жил он сам.
Кухня и маленькая гостиная на первом этаже. Стром не помнил, когда в последний раз использовал что то, что другое. Раньше они с Рагной постоянно просиживали тут вечера, обсуждая планы новых охот или любовные похождения друг друга. Иногда она оставалась на ночь – ей одной он разрешал спать здесь, с ним, и не только из вежливости. Просто с ней всегда было спокойно, и её сонные руки и ноги не мешали ему посреди ночи, и утреннее дыхание не раздражало, как и вечернее долгое ворочание – вечно ей неудобно было лежать то из-за одного препарата, то из-за другого, и в конце концов засыпала она в причудливой изломанной позе – сам он никогда не сумел бы уснуть в такой.
Они разжигали камин, если было холодно, и жарили мясо на огне.
Рагна всегда ела, как животное, и без жалости роняла жирные куски мяса на покрывало, которое он долго выбирал в лавке с десятками почти одинаковых. После Гнезда он любил одно время покупать вещи. Тогда он был юн и искренне верил в то, что стулья из красного дерева или костяная статуэтка на каминной полке могут создать дом.
Прямо из гостиной на второй этаж вела винтовая лесенка – за лесенку он, кажется, и влюбился когда-то в эту квартиру.
«Никому с детьми эту квартиру не сдашь», – сказала тогда хозяйка. «Шею тут сломать – это запросто. Так что, господин, вы уж поосторожнее».
Он заверил её, что никаких детей здесь никогда не появится, и не стал торговаться, хотя цена, которую она назвала, была явно завышена.
В спальне было круглое окно, совсем как в родительском доме, и это решило дело окончательно.
Потом он не раз жалел, что поддался сантиментам с этим чёртовым окном. При взгляде на него ему часто становилось хуже некуда – кроме того, его трудно было подпереть так, чтобы оно не захлопывалось посреди ночи от малейшего ветерка.
В первые месяцы жизни вне Гнезда он заботился об этом месте, но постепенно энтузиазм пошёл на убыль. Можно надраивать полы и покупать шторы, как делают взрослые, – но не это делает дом домом, а других способов он не знал.
Барт бы пришёл в ужас, окажись он здесь сейчас. Нужно будет позвать хозяйку, щедро заплатить ей за уборку или поручить найти кого-то, кто за это возьмётся. Самому ему совершенно не улыбалось этим заниматься.
Он поворошил кочергой в камине, и в воздух поднялось облако чёрной пыли. Смахнул со стола на пол несколько окаменевших фруктовых косточек, наступил на них сапогом. Поднялся на второй этаж, помедлил на пороге спальни. Здесь пахло затхлым бельём и старым потом – отвратительно. От приоткрытой двери ванной тянуло сыростью. Он хотел принять душ, но передумал.
Пришлось протереть стол от пыли, чтобы написать письмо в Гнездо и, не давая себе времени отказаться от решения, сунуть его в почтовый тубус.
Он немного помедлил, раздумывая, не переночевать ли здесь, проветрив хорошенько комнату, – можно было даже начать уборку. Эрик бросил взгляд на постель – последний раз они лежали тут с Рагной, прижимаясь друг к другу, как брат с сестрой, и она, лёжа у него на плече, без умолку рассказывала о своей новой влюблённости.
Нет. Он вернётся сюда после хорошей уборки – когда не останется ни следа от пыли, вони и воспоминаний.
Но сперва – Гнездо, старое доброе Гнездо, которому наплевать, по своей ли воле возвращается птенец, и она – та, которую ему не следовало так надолго оставлять без присмотра.
Эрик переоделся в чистое – остальное бросил на постель – и поспешил к выходу.
Омилия. Печенье
– Итак, ты наконец вернулся.
– Сложно отрицать, пресветлая.
– Хватит! – она была раздосадована тем, что даже эта крошечная шутка заставила её губы дрогнуть – и тем, что, оказывается, скучала по нему больше, чем думала. Понимает ли он это? Видит ли её насквозь?